— Я тебе подыскал, где переночевать…
Рийна, встряхнув головой, отвечает мягко:
— Да, Рейн… Ты славный… Только каждый должен устраивать свою жизнь сам…
Она умолкает на мгновение, а затем продолжает с новым подъемом, как будто эти слова давно уже рвались у нее наружу:
— Мне выпала такая жизнь, кому-то — другая. И кто скажет, какая она должна быть? Помню, папаша Длинного как-то разговорился: «Хватай, мол, где можешь. Что нравится, то и делай! Живи себе в свое удовольствие!» Неужели только так и живут? Не знаю…
Запал неожиданно начинает иссякать, и Рийна замолкает, а через минуту уже совсем другим — задумчивым тоном продолжает:
— Не могу же я навсегда перебраться к этому дядюшке Яну. И отец мой не может навсегда остаться один. Ведь так он окончательно сопьется.
Быстрая ходьба утомила Рийну, и они останавливаются передохнуть у какого-то магазина.
Рийна прислоняется к дверному косяку. Она как-то увяла, побледнела. Она сейчас такая же усталая, как вчера вечером на скамейке, где ветер опутывал ветви сирени ее волосами.
Потом они идут дальше. Молчаливые, приунывшие.
Вот уже и улица, где живет Рейн, его ворота под ярким фонарем.
— Пока… — тусклым безучастным голосом прощается Рийна и протягивает Рейну фотоаппарат.
— Я провожу тебя! — горячо, не так, как вчера, предлагает Рейн.
Но и сегодня Рийна возражает — упавшим голосом, но решительно, категорично:
— Нет, нет! Я пойду одна!
И словно боясь, что Рейн сможет поколебать ее решение, переубедить ее, просто пойти рядом, она бросается бежать. Но через несколько шагов останавливается и оборачивается. Нет, нет, так удирать не годится! Не то Рейн вдруг подумает еще, будто она просто решила поскорее избавиться от него. Но это не так! Рейн не должен так думать! И Рийна машет ему обеими руками, шлет воздушный поцелуй и уходит быстрым энергичным шагом.
Рейн окидывает взглядом свой дом, в их окне горит свет. Мать, наверное, все еще не спит. До калитки всего шаг-другой. Но Рейн стоит, смотрит вслед Рийне. В вечерней тишине каблучки Рийны громко стучат по асфальту. В туманной измороси силуэт ее становится все более неясным, исчезает за углом.
Рейн быстрым шагом доходит до угла и осторожно выглядывает на улицу Тихазе.
Рийна не успела уйти далеко, она только что поравнялась со вторым домом. Куда девалась легкость, стремительность ее походки, она же едва волочит ноги, будто идет против воли, будто она совершенно обессилела, будто каждый шаг требует от нее неимоверного напряжения.
Мало-помалу она все же преодолевает расстояние, еще раз сворачивает за угол и останавливается возле низкого одноэтажного домика. И остается стоять, заглядевшись на освещенные окна.
Она одергивает на себе пальто, приглаживает мокрые волосы, несколько раз проводит тыльной стороной руки по лбу, можно подумать, что она собирается с силами, с духом.
Затем она начинает рыться в своей сумочке. Все роется и роется, наконец в руке у нее появляется ключ. Но она все медлит, и проходит еще немало времени пока она не вставляет ключ в замочную скважину.
Дверь открывается с противным скрипом. Из коридора на тротуар падает бледно-желтый четырехугольник света. Потом и Рийна и четырехугольник света исчезают. Дверь закрывается все с тем же противным скрипом.
Рейн подбегает к низкому домику.
Как на экране театра теней, на оконной занавеске появляется силуэт высокого мужчины. С другой стороны приближается профиль Рийны. Можно догадаться, что отец что-то спрашивает у Рийны, и она отвечает, указывая на него пальцем.
Мужчина тотчас хватается руками за голову и в отчаянии качает головой.
Похоже, он только теперь понял, что прошлой ночью сам выгнал дочь из дому! Сам!
Он бессильно опускает руки, по-прежнему качая головой.
Мужчина все сидит, сидит… Рийна говорит что-то, изредка встряхивая длинными волосами.
Неожиданно отец ее приходит в ярость. Он вскакивает, начинает размахивать руками. Как видно, первый порыв раскаяния прошел, и он уже не верит ни одному слову дочки.
Сам! Не может такого быть! Не может!
Потом он протягивает руку назад и достает откуда-то из-за спины бутылку, подносит ее ко рту.
Рийна хочет отобрать у него бутылку.
Но отец резко отталкивает ее. Тень Рийны исчезает.
На занавеске-экране остается неподвижный силуэт отца, он сидит с опущенной головой, положив кулаки на стол, а перед ним стоит бутылка.