Белобрысый направился к воротам. Сухопарый догнал его и усадил на скамью, куда падала тень от ограды.
— Сынок, ты ведешь себя, словно девчонка, которая дуется из-за жениха. Ты ведь уже взрослый мужчина. Я в этом убедился. А в эту ночь, — печально произнес он, — ты еще больше повзрослел. Что ты собираешься делать? Уйти? Вернуться и поколотить ее? Так бы я поступил на твоем месте, будь мне сейчас столько лет, сколько тебе. Но поверь моему опыту, послушай меня. За что ее бить? Чем ты лучше нее? Хочешь сигарету?
— Мне не до курева. Пойдем.
— Знаю, что не до курева! И все же возьми. Вот увидишь, успокоишься — легче будет все хорошенько обмозговать.
В темноте засветились две мерцающие точки. Сухопарый продолжал:
— Прежде чем принять решение, надо как следует взвесить, чтобы потом не пришлось жалеть! Когда гулящая баба…
— Гулящая?
— Да, черт возьми, гулящая, этим Ньевес промышляла раньше, но ты не пугайся! Гулящая или королева, какая разница! У каждого свое назначение в жизни. Я, например, сплавщик. Но и сплавщики бывают разные: хорошие, как ты, и плохие, как Сухопарый.
Белобрысый невесело усмехнулся. Сухопарый обрадовался.
— Когда гулящей бабе выпадает случай выйти замуж, даже за такого недоноска, как Федерико, она его не упустит. А знаешь, почему? Потому что ей осточертела ее прежняя жизнь; она уже и не чает от нее избавиться. Мало ли что натворишь в молодости по недомыслию. Чего не бывает! Ей тоже хотелось иметь мужа, пусть даже такого никудышнего, как Федерико, хотелось иметь свой дом. Видел, как она заботится об этих развалинах! А он? Знаешь, почему он на ней женился? Из страха, черт подери, из страха! Федерико… Да ведь это же нуль без палочки. Старуха его, наверное, поедом ела: пора, дескать, жениться, у тебя ферма, соседи судачат и все такое прочее… Жениться на девушке порядочной он, ясное дело, не решился. Вот он и отправляется в Валенсию, вытаскивает из грязи девку и надеется, что она будет делать все, что он захочет, на благодарности. Имеет он на это право? Имеет. Она дает согласие, так как хочет покончить с распутной жизнью, и охотно совершает сделку. Но проходит время, и ей становится невмоготу. Как тебе или мне! На ее месте любая поступила бы так же, явись желанный ей мужик. На сей раз это был ты.
— Я? — с насмешкой спросил Белобрысый, — Будь она проклята! То-то она прошлой ночью…
— Прошлой ночью она ждала тебя. Тебя, а не меня. Парня, который смотрел на нее не такими глазами, как другие; который относился к пей с уважением, защищал ее. Весь день она думала о нем, мечтала провести с ним ночь, ждала этого часа. И вдруг открывает дверь, а это я. Если бы ты видел ее глаза! Видел бы ты, как она сопротивлялась! Посмотри-ка, — и, засучив рукав, он показал Белобрысому синяк. — Это она меня дверьми шарахнула, когда выталкивала. Но что ей еще оставалось? Она решила, что ты побоялся прийти, и больше не надеялась…
— Это ты ей так сказал, бандит?
— Я только не возражал, — улыбнулся Сухопарый. — Этого хватило.
— И ты посмел так поступить, когда я валялся там без сознания?
— От такого удара, черт возьми, сплавщик не околеет. А что, по-твоему, я должен был делать, если баба у меня под рукой? Но мы тут же вышли в патио… Посмотрел бы ты, что с нею было, когда она увидела тебя! Она набросилась на меня с кулаками и стала дубасить. Даже укусила… Не скажи я ей, что надо о тебе позаботиться, мне пришлось бы всерьез от нее отбиваться… Как только мы оттащили тебя наверх, в комнату, я сразу же отправился в лагерь предупредить наших, что ты упал, ушиб голову и тебя отнесли в селение. А то они могли бы заявиться сюда. Теперь я пришел справиться о твоем здоровье.
Белобрысый задумался, понурив голову, и смотрел на догорающую между пальцами сигарету.
— Послушай моего совета, не глупи, — тихо убеждал его Сухопарый. — Я пойду, а ты оставайся и люби ее! II не надо ее презирать. Она этого не заслужила.
— Любить ее? Я не смогу.
— Нет ничего проще, вот увидишь. Только не до гробовой доски.
— Как все это жестоко, Сухопарый.
— Да, верно. Все мы через это проходим. Беда в том, что ты появился слишком неожиданно.
Белобрысый угрюмо качал головой. Однако руки его все еще ощущали женское тело, ухо хранило прикосновение ее губ. Почему тело хочет одного, а разум — другого? Он так и качал понурой головой, пока догорала сигарета.
— Я хочу, чтобы ты сам убедился… Ты, наверное, думаешь, что я привел тебя сюда, чтобы она видела, как мы тут спокойно покуриваем и разговариваем? Нет, черт подери, я хочу, чтобы ты успокоился. Она нас и не видит. Уткнулась в какой-нибудь уголок и рыдает, потому что для нее сейчас рухнул весь мир. Она не видела, как мы пошли, и не надеется, что ты вернешься. А если вдруг ты появишься, она решит, что ты пришел побить ее, только и всего. Как ты не понимаешь, что в жизни ей приходилось видеть больше зла, чем ласки?.. Сходи к ней и сам убедишься. Если я прав, останешься, а если нет, дай ей пощечину, и мы вместе вернемся в лагерь… Я подожду тебя немного. Если не выйдешь, я уйду один.