Могильщик показал башню, в которой обитал отшельник. До нее было меньше часу ходьбы, а Американец ходил быстро. Уже вечерело, но солнце все еще ярко светило над лесной дубравой, над желтыми полями пшеницы и золотистым ячменем, над узкой зеленоватой полосой реки и над прибрежными кудрявыми рощами, терявшимися среди холмов.
Американец шагал вверх по извилистой тропе не очень крутого холма и, подойдя к башне, вспугнул птиц, взволнованно щебетавших перед дверью.
Это было квадратное двухэтажное строение, не слишком древнее, но уже ветхое. Верхний этаж давно превратился в развалины. Черепица крыши и стропила были еще довольно прочными, только в углу виднелась широкая трещина.
Тот человек почти не оставил здесь следов. Его вещи отнесли вместе с ним в селение. Лишь ниша в стене да копоть, осевшая в одном из углов до самой дыры в крыше, говорили о том, что здесь орудовала человеческая рука. Больше Американцу ничего не удалось обнаружить, хотя он и искал. Какое жалкое жилище! А спал он, наверное, прямо на полу, едва чем-нибудь прикрываясь.
Вдруг Американец заметил что-то между камнями и стене. Тот, кто ростом ниже умершего, вряд ли мог обнаружить это. В углу против очага, в стоне, где был нарисован углем крест и явно было изголовье его ложа, лежала медаль. Он присмотрелся. Нет, не медаль, а монета! Сердце Американца радостно забилось, это был мексиканский сентаво. Он долго разглядывал лицо, изображенное на нем, и орла и кактус на обратной стороне.
Погруженный в свои мысли, он не заметил, как очутился за дверью. Упрямые птицы, снова прилетевшие на прежнее место, поспешили благоразумно удалиться на почтительное расстояние. Но по улетали, стараясь своим щебетом привлечь к себе внимание человека.
Они явно чего-то ждали от него! Американец присел на ступеньку перед дверью, достал кусок хлеба, который прихватил с собой, и стал его крошить. С пронзительным щебетом, совсем как дети, птицы накинулись на угощение. Маленькими скачками по хорошо знакомой им земле они приближались к двери, хватали крошку клювом и уносили с собой, все еще не доверяя незнакомцу. Потом возвращались за следующей крошкой и снова улетали, уже не так стремительно, как прежде. Одна из них, совсем осмелев, склевала кусочек хлеба в двух шагах от Американца. Это был воробей со сломанной лапкой. Он прыгал с трудом и все время припадал к земле: когда он стоял, ему приходилось поддерживать равновесие взмахами крыльев… Именно он первый рискнул остаться, возможно, потому, что ему трудно было часто отрываться от земли. Его примеру последовали другие: они весело прыгали, чирикали, клевали…
А Земля меж тем с невероятной быстротой вращалась вокруг Солнца, и на ней роились честолюбивые замыслы, множились победы, убийства, открытия, пытки, эпидемии, радости. Но здесь, возле башни, солнце склонялось к закату так медленно, что казалось неподвижным; птицы щебетали, а хлеб, словно манна небесная, неторопливо падал из костлявых рук. «Если бог печется о птицах небесных…» Бог его руками крошил хлеб и бросал крошки на землю. Все было очень просто, жизнь казалась безоблачной, и в самой ее мимолетности заключалась вечность. Человек дышал спокойствием и миром.
Вдали, над замком и селением, тоже наступал вечер. Мягкий золотистый свет еще покоился на разрушенных зубцах стен, а крошечный поселок уже погрузился в темноту. Когда слепой пересекал площадь, направляясь к лагерю сплавщиков, куда его пригласили поужинать в благодарность за игру на свирели, какой-то человек остановил его под аркой у здания аюнтамиенто. Они говорили довольно долго.
Затем слепой, чем-то озабоченный, пошел дальше. Ему предстояло выполнить довольно щекотливое поручение, а ото было не так-то просто: девушка была очень недоверчива и не робкого десятка. Хорошо еще, что утром он не сказал всего, что учуял в запахе ее платка… А теперь он должен подойти к пей и ни с того ни с сего затеять разговор, чтобы выполнить поручение незнакомого человека. Да, не так-то ото просто. Откуда он мог узнать, что слепой был у сплавщиков?
— Послушай, Романсильо, сыпок, — спросил он мальчика, — какой из себя человек, который только что говорил со мной? Он городской?
— Нет, похож на деревенского, только из важных.
— В галстуке? С цепью? С кольцами?
— Галстука нет, а цепь есть. И толстое кольцо на мизинце.
Откуда он мог узнать? Наверное, слышал свирель. Ходил вокруг лагеря и слышал… А потом подкараулил и… Теперь попятно… Видно, здорово задела его эта девушка… но это не любовь… На влюбленного он не похож.