Так вот где обитал его двойник…мля, как он в ёжика-то не превратился — кругом, куда только мог дотянуться взгляд Ивана, был молочный туман. Ему потребовалось несколько десятков минут чтобы зрение привыкло к этому мареву, он понял, что туман не такой уж и густой, и сквозь него видны такие же пузыри несуществующей реальности, как и тот, из которого он только что вышел. Ивану определённо было чем заняться, а ещё он решил считать дни.
Прошло сто пятьдесят три дня, целых пять месяцев тяжёлой и утомительной работы — Господи, какой же это каторжный труд — уговаривать самого себя посмотреть на мир под другим углом зрения и отказаться от обретённого счастья. Но, благодаря самопожертвованию двойника, у Ивана было огромное преимущество перед ним — он сохранил мысленное видение себя в камере и свои ощущения от его просмотра — он знал, что реальность пузырей обманчива и закольцованное в них счастье насквозь фальшиво.
Ни с одним его отражением в пузыре не было легко — даже после показа мысленного кино, отражения отказывались ему верить — видели, чувствовали, но продолжали упорствовать, отказываясь уходить из своего счастья. — «Какой же я всё-таки упёртый баран. Не посмотришь вот так со стороны, никогда не узнаешь правду о себе» — подумалось Ивану, когда последнее его отражение вышло из пузыря счастья и влилось в него. — «Сейчас медитирую, становлюсь единым целым и начинаю думать, как же мне отсюда выбираться» — мысленно составил он краткосрочный план своей жизни.
Прошёл год. Долгие пешие прогулки, сочетаемые с акробатикой и спортом, были его отдушиной, а, чередуемые с ними, медитации и мысленные упражнения помогли понять, что он находится в какой-то разновидности сна, выход из которого Иван был найти не в состоянии. У него сложилось ощущение огромного шара, на котором находятся он, туман и пузыри счастья — куда бы он ни шёл, везде туман и эти пузыри, и там и там Иван уже был, а вот как «выйти из этой матрицы» придумать не мог. Шагал, бегал, прыгал, воображал и медитировал — всё без толку, а между тем голову начали посещать крамольные мысли, — «Не так уж и плохо было в этих пузырях, чё те неймётся-то — зайти и получай удовольствие, забудь про этот туман и живи счастливо».
Иван не гнал от себя подобные мысли, наоборот, обдумывал аргументы, приводил контраргументы, и пока побеждал их с разгромом — пока он был адекватен и силён духом, он продолжал бороться, несмотря ни на что.
Кругом была темень, но уже не желе из тьмы, — «Ну темень-то — это нормально, к темноте мы привычные и умеем в ней ориентироваться», — подумала я и заново включила ночное зрение, пропавшее после «Шоу Пса Жабодава». Проявились контуры небольшой пещеры в форме половинки пятиметрового мячика и чего-то непонятного, находящегося в её центре.
Двадцать полуметровых бочек окружали лежащий в центре полутораметровый баклажан, у которого, кроме тела, имелись антенны, глаза, руки и паучьи ноги, всего этого было по четыре. Бочки по бокам имели десятисантиметровые отверстия, а вместо верхней крышки у них медленно крутились лопасти вентилятора. — «Картина маслом — бочки-вентиляторы на страже баклажана» — со злым смешком подумала я, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что кто-то из них точно является Иваном, скорее всего баклажан. — «Ванина мама просто божественно их готовила, и очень любила угощать ими нас — молодых и влюблённых», — с грустью вспомнилось мне.
Не двигаясь, и придержав от подобного Жабодава, я пожелала уничтожить все имеющиеся в помещении ловушки и подсветить красным опасные предметы и сущности, могущие причинить вред мне, Жабодаву или баклажану, — «Эк я завернула, ну да ладно, понятно же». На потолке что-то быстро вспыхнуло и опять стало темно.
— Да будет свет, — тихонько выдохнула я из себя слова, создала и запустила под потолок светящуюся сущность, отрегулировала её свечение до приятных глазу силы и спектра, и приступила к осмотру помещения. Стены пещеры были покрыты непрозрачной упругой плёнкой, в дополненной реальности именующейся как «Простая 2 % с 15 % энергии», причём шкала энергии была пуста на 60 %; бочки имели идентификатор «Простая 0,4 % с 10 % энергии», три из них были пусты, но восстанавливались, остальные полны энергией.
Над баклажаном имелась надпись «31 %» с безумными для этого мира 123 % энергии, — «Начала завидовать — на целую четверть больше, чем у меня», — хотя заполненными из них были жалкие 12 %, — «Перманентная слабость, его специально держат на голодном пайке». Я чувствовала, что наконец-то нашла Ивана и передо мной лежит именно он — мой любимый «баклажан».
Эпохальная встреча, грандиозный момент моей жизни, ключевая точка времени-пространства и всего мироздания…что я чувствовала в этот момент? Удовлетворение — нет, радость — тоже нет, ярость и ненависть к твари, заточившей и мучившей моего любимого — отчасти да, ещё сильнее погрузившись в себя, я ощутила нежность, желание любить и заботиться об этом «баклажане», моей родной сущности.