— Ну, вот видишь?
К ним подошел Лубянский. Он подозрительно, взглянул на раскрасневшуюся Катю.
Надя, поняв, что подругу не увести, кивнула головой Закатову, и, не прощаясь с Лесковым, отошла. Лесков не торопясь пошел с Закатовым в цех, оставив Катю с Лубянским.
Лубянский недовольно спросил:
— Что у вас тут происходило, Катя?
Она ответила небрежно:
— Ничего особенного, Георгий Семенович. Я призналась вашему Лескову, что он меня интересует, и пригласила его в кино. Он, конечно, отказался. Теперь придется идти с вами, как это ни скучно.
Лубянский сделал шаг назад.
— Вам не придется скучать, Катя: я не сумею пойти.
— Вот еще! — возмутилась Катя. — Это почему, объясните?
— Объясню вашими же обычными словами: поведение ваше мне не нравится, — холодно сказал Лубянский.
Катя сердито передернула плечами. Она вошла в диспетчерскую и вызвала главный транспортер.
— Симочка! — крикнула она. — Ты? Нет, все мельницы работают, руды хватает. Я о другом: как у тебя поведение?
Из трубки донесся глухой ответ:
— Великолепное, на пять с хвостиком.
Она закончила:
— Тогда приглашаю сегодня в кино, билеты достаешь ты. Положи трубку, Сима!
В это время Лесков сумрачно говорил Закатову:
— Черт знает что, собирались, как на праздник, а, ушли, как с похорон. Все настроение испортили. Знаете, Михаил Ефимович, я вас попрошу каждый день сюда приходить. Все-таки первые регуляторы, неожиданностей не должно быть. Сами видите, встречают их вовсе не радостно.
Закатову поведение Савчука и Нади казалось вполне естественным.
— Обычные директорские сомнения, Александр Яковлевич, — уверял он. — Что вы, хозяйственников не знаете? Им новое страшно. А Ясинской тем более. При удаче похвал ей не достанется, а при неуспехе шишек хватит. Я в регуляторах уверен — ломовая лошадь, а не прибор…
Он остановился перед самописцем, что-то мурлыча про себя. Лесков смотрел на диаграмму, кривая шла хорошо, лучшего нельзя было желать. Но Лесков ничего не мог с собой поделать: у него было скверно на душе.
29
Видимо, это были пустые страхи. Регуляторы работали безотказно. Закатов приходил на фабрику утром, просиживал здесь вечера, появлялся ночью, чтоб побывать во всех сменах. Он звонил Лескову, что в цехе стало скучно: ни людей, ни происшествий.
— Катя Яковец о вас спрашивает, интересуется, когда у вас свободное время найдется, — докладывал он.
Лесков понемногу забывал о своих опасениях. Шли дни, на каждый новый день хватало своих забот. К концу месяца и Закатов вернулся в лабораторию, на фабрике оставался один Селиков.
Лесков теперь деятельно занимался доработкой пневматического регулятора. Для испытаний его он пригласил Галана, но тот опять отговорился занятостью. Лесков сам уселся за стенд. Ему помогала Анюта. Испытание проходило неровно: новый дифманометр, разработанный конструкторским бюро, оказался таким же нечувствительным, как и прибор Галана, его все время приходилось переделывать. Лесков работал с увлечением, но потом начал злиться на постоянные неудачи. Несколько раз он пробовал консультироваться с Галаном по телефону и, раздосадованный, бросал трубку: Галан мямлил что-то невразумительное или давал неисполнимые советы. Лесков удивлялся его равнодушию. Но наступил день, когда в наладке обозначился перелом. Переделанный регулятор принесли из мастерской к вечеру. Анюта сама установила его на стенде и забыла о времени и ожидавшем ее муже. Лесков в этот вечер задержался в управлении и вошел в наладочную посмотреть новую модель. По взволнованному лицу Анюты он сразу сообразил, как идут дела.
— Ладно, не томите, — быстро сказал он. — Получается?
— Все в норме! — воскликнула она радостно. — Даже лучше нормы!
— Слушайте! — сказал он горячо. — Если это правда я вас тут же расцелую, а потом жалуйтесь хоть мужу, хоть прокурору!
Анюта отвернулась, ничего не ответив. У нее дрожали руки, она вдруг запуталась в электрической и трубной проводке, забыла, что куда подключено. Движения ее стали импульсивными: стрелка прыгала и металась, вместо того, чтобы плавно передвигаться:
— Дайте я сам. — Лесков нахмурился. — Вы слишком верная жена, чтобы уложить регулятор в норму.
Он прогонял раз за разом стрелку по шкале — это был настоящий прибор, не кустарное изделие, его можно было предъявить любому государственному поверителю. Лесков повернулся к Анюте. Она смотрела на него растерянными глазами. Полный восторга, он схватил ее за плечи, расцеловал в обе щеки. Она вся потянулась к нему, закрыла глаза, горячие большие губы коснулись его губ, он слышал через платье, как, стучало ее сердце. Взволнованный, как и она, он все крепче сжимал ее, все горячей целовал. Потом послышался скрип наружной двери, и они отскочили друг от друга. Анюта склонилась над стендом, длинные волосы закрыли ее лицо. В комнату вошел наладчик и равнодушно прошел в конторку.
— Очень неплохой прибор, — проговорил Лесков нарочито громким голосом. — Завтра мы его обследуем по форме. Как, по-вашему, Анюта, не пора ли по домам?
— Идемте, — прошептала Анюта, не поднимая головы.
На улице было мало прохожих, и она осмелела. Лесков вел ее под руку, она все тесней прижималась к нему. Но он уже успокоился. Он упрекал себя: «Свинья! Ты же ее не любишь, к чему эти заигрывания?» Все же кровь горячим потоком еще обегала его тело. У дома Галана он долго благодарно жал ее руку. Благодарил он ее за то, что наладка наконец удалась, но она поняла это так, как ей хотелось, и, счастливая, мигом взбежала на четвертый этаж и кинулась прямо на шею мужу, открывшему дверь.
— Доча, доча, — говорил ошеломленный Галан. — Да что случилось с тобой? Что, скажи?
Этого она как раз и не могла сказать. Но счастье кипело в ней и требовало выхода. Путаясь от нетерпения, она рассказала об удаче с прибором. Галан знал, что Анюта способна рыдать и бить посуду, если не удалась градуировка какого-нибудь сто раз ремонтированного потенциометра, и ликовать, как мальчишка, выпущенный на солнце, если дела идут хорошо. Он успокоился за нее. Зато тем больше беспокоил его дифманометр. Галан стал умело допытываться, как шла градуировка, как разбрасывались показания. Да, все правильно, прибор, кажется, у них получился.
— Ну, молодцы, молодцы! — сказал он сердечно и поцеловал жену, потом не удержался и ехидно пошутил: — Однако, знаешь, молодец против овец, а против молодца сам овца. Завтра на свежую голову посмотри внимательней, может, что обернется не так.
Только ликование, бушевавшее в Анюте, спасло Галана от возмездия за такие слова. За ужином Анюта могла говорить лишь о том, как она возилась с прибором и как все неожиданно хорошо пошло. Сын Филипп, веселый и умный мальчишка трех лет, баловень соседей (Галан был от него без ума: в прошлом, от первой жены, у него были только дочери, теперь уже взрослые девицы), сейчас крепко спал. Анюта несколько раз подбегала к сыну, тискала и целовала его и чуть не разбудила. Галан ласково оттащил ее от кроватки. А в постели она так бурно ласкала мужа, была так нежна, что он опять встревожился. Он осторожно пустился в новые расспросы. Разумеется, он уверен, что Анюта права, но для порядка нужно бы ей проделать всю серию измерений не в одиночку, а еще с кем-нибудь, скажем, с Закатовым.
— Да я не одна измеряла, — пояснила не умевшая лгать Анюта. — Я же тебе говорила, пришел Лесков, он повторил все мои определения, поэтому я и задержалась.
— Ну, это — другое дело, — успокоенно сказал Галан. — Если бы я знал, что он тебя проводит, я бы так не тревожился.
— Он проводил меня до дома, — подтвердила Анюта. — Благодарил за удачу, очень, очень…
Она не сообщала, как Лесков поблагодарил ее, но проницательный Галан понимал, что дело, возможно, не ограничилось одними любезными фразами. Он мрачно слушал болтовню Анюты. Нет, сложно, сложно… Сперва подходы Закатова нейтрализуй, теперь Лесков появился. И если говорить начистоту, то с Закатовым не так уж трудно: этот только стихи признает да нежные взгляды. Пока он расшевелится на что-нибудь серьезное, его три раза можно усадить в грязь. А Лесков — штучка, это сразу видать. У такого к женщинам свой подход, смотри, ни одного слова не повторила, как он поблагодарил… Нет, когда у человека умелый подход, бороться с ним трудно. Лучше бы, конечно, перевести Анюту из лаборатории в более спокойное место, он давно уже подумывает об этом. Да разве существуют спокойные места для неспокойных людей?