— Теперь денег и людей — все закипит! — нетерпеливо сказал Закатов.
— Будут деньги и люди, — повторил Лесков.
Он знал, что еще много дней должно пройти, пока первые автоматы заработают на дробилках и мельницах. Он гнул свою линию, не обращая внимания на подстегивания Закатова и звонки Савчука; тот тоже выражал нетерпение. Для новых споров с плановиками нужно было хорошо подготовиться. Лесков готовился тщательно. Схемы, занесенные в тетрадь, часто менялись. Лесков иногда прямо в цеху вынимал записную книжку и черкал в ней. Когда он во флотационном отделении расправлялся подобным образом с намеченной линией регуляторов, к нему подошла Надя.
— К нам подбираетесь? — неприязненно спросила она. — К вам, — подтвердил Лесков. — Не нравится?
— Если поставите такие же регуляторы, как у измельчителей, вряд ли кому это понравится, — возразила она. — Слишком уж над ними все трясутся.
Лесков стал объяснять, что новая автоматика не потребует большого ухода. Надя отговорилась занятостью и ушла, не дослушав. Лесков пожал плечами и снова, взялся за блокнот, потом с досадой захлопнул его. Он недоумевал. Надя в последнее время держала себя сухо, при посторонних говорила с ним вызывающе резко. Лесков понимал, что это отзвук споров, возникших при наладке регуляторов, но это было странно, он ведь извинился тогда перед ней, по-хорошему извинился, признал свою неправоту. И она как будто простила его, разговаривала дружелюбно и мирно. Ему казалось, что отношения у них наладились — деловые, искренние отношения, те самые, какие нужны. Но уже на другой день, после беседы на площадке, Надю словно подменили: она еле здоровалась, глядела мимо Лескова. Лескову пришло в голову, что тут сказывается влияние Селикова, тот с недовольством следил за ними, когда они вынужденно перекидывались несколькими словами. Селиков мог уверить Надю, что Лесков собирается ухаживать за нею и для этого пускается в объяснения и извинения. Мысль эта была Лескову очень неприятна.
Лесков все больше убеждался в том, что нужно снова поговорить с Надей. Скоро придется разворачивать обширные работы в ее флотационном отделении, без взаимной помощи работа эта пойдет со скрипом. Он теперь часто думал об этом, даже в лаборатории за стендом вспоминал Надю, ее недовольное лицо, хмурые ответы. «Надо, надо потолковать! — думал он. — В конце концов дело этого требует, а так чепуха какая-то, поссорились неизвестно из-за чего».
Вскоре представился и повод для объяснении.
Лесков, выйдя из цеха, увидел впереди Надю. Она, — как и он, выбрала не широкое шоссе, а кривую горную тропку. Лесков сам удивился тому, как вдруг шумно застучало его сердце. — «Дурак, ты, кажется, трусишь! — сказал он себе сердито. — Догони и ее и поговори!» Но это было нелегко — догнать Надю. Она прыгала с камушка на камушек, обычным шагом Лесков не поспевал за ней, а пуститься в бег он не осмеливался.
— Здравствуйте еще раз! — сказал он, наконец догнав ее. — Мы ведь с вами сегодня виделись?
— Здравствуйте! — сказала она, не поворачивая головы.
Некоторое время они двигались молча. Надя легко шла по тропке, а Лесков неуклюже прыгал возле нее прямо по склону. При такой нелепой ходьбе разговаривать было немыслимо, но он в нетерпении слепо ринулся в объяснение.
— Слушайте, — сказал он. — Я хотел спросить: вы что, сердитесь на меня?
Она ответила, не поворачивая головы:
— Ну вот еще! За что мне на вас сердиться?
Он продолжал, все более смущаясь:
— Может, мне показалось? Вы совсем по-другому держитесь, чем раньше.
— Не понимаю, — сказала она нетерпеливо. — Один раз вы уже извинились за грубость. А сейчас вы чего, собственно, добиваетесь?
Он хмуро ответил:
— По-честному, от вас лично я ничего не добиваюсь. Просто нам предстоит совместно работать над сложными проблемами и вот нужно установить хороший деловой контакт…
— Значит, это чисто деловая беседа? — сердито спросила она. — Тогда зачем вы выбираете такое неподходящее место? — Деловые разговоры лучше вести в кабинете Савчука при свидетелях. Если у вас имеются ко мне претензии, прошу их высказать именно там.
Он еще пытался продолжать объяснение:
— Ну, при свидетелях не обо всем можно. Мне вот кажется, что вами командуют настроения. Но почему на мою долю отпущены только плохие ваши настроения, непонятно.
— А я удивляюсь вашей проницательности, — отозвалась она еще сердитей. — Как это вы вообще разглядели, что у меня бывают настроения? Мне думалось, я для вас вроде винтика в вашем регуляторе, одна из деталей технологического процесса. Нужен этот процесс, волей-неволей приходится иметь дело со всеми его деталями, в том числе и с начальниками. Не нужен, можно и не обращать внимания, будто их и нет. Что разве не такое у вас отношение к людям?
Он даже вспотел от нелепости своего положения и раскаивался, что начал этот рискованный разговор.
— Вы, конечно, сами знаете, что сильно преувеличиваете, — заметил он, пытаясь улыбнуться. — Возможно, я суховат с людьми, но не с вами…
Надя быстро взглянула на него.
— Вам куда? — спросила она…
— Сюда, — проговорил он хмуро, показывая рукой на единственную тропку.
— А мне в другую сторону. До свидания!
И, прежде чем он успел ответить, она побежала вниз по склону. Оскорбленный, он посмотрел ей вслед и поплелся по тропинке. Так ему и надо! Раньше нужно проверить брод, а потом соваться в воду. И вообще, что ему за горе, какое у нее настроение? Он чуть ли не влюбленного из себя разыграл, она так, вероятно, и примет это.
— К чертовой матери! — мстительно сказал он вслух. — Сперва Анечка, потом Анюта, потом эта Надя, потом еще кто-нибудь. Когда ты наконец поймешь, что роль Казановы не про тебя? Оставь эти шутки Селикову. А о делах, в самом деле, можно дотолковаться и у Савчука.
Лесков давно скрылся за кустами, а Надя продолжала бежать, словно за ней гнались. Она влетела в комнату запыхавшаяся и красная. Катя, валявшаяся в постели после ночной смены, в испуге вскочила: она еще не видела подругу такой возбужденной.
— Все понимаю! — торжествующе крикнула Катя, спуская голые ноги на пол. — Был важный разговор с нужным человеком, так? Запиши под номером вторым, после Сережи, и не задавайся. Пока до десятого номера не доберешься, все равно не разрешу по-серьезному влюбляться! Рассказывай, рассказывай: кто и что?
Надя, раздеваясь, стала рассказывать. Катя жадно слушала, в нетерпении перебивала. Есть один человек; она, Надя, с ним старается не разговаривать из-за его всегдашней грубости. («Вот нахал! — вознегодовала Катя. — Еще грубить осмеливается!») Сейчас он привязался, вздумал провожать ее и извиняться. Она, конечно, отрезала: отстаньте, объяснения ваши мне неинтересны. А потом объявила: у нас дороги разные, вам — сюда, мне — туда. И сейчас же убежала. («А он? — в восторге спрашивала Катя, она любила решительные расправы с поклонниками. — Он что, Надя?») Он? он ничего, он стоял, у него было жалкое лицо. Она убежала, а он ни слова больше не сказал, все стоял на одном месте.
Катя глубоко вздохнула и поцеловала подругу.
— Вот видишь! — сказала она с ликованием. — Сколько раз я тебе говорила, что если человек по-настоящему полюбит, значит, хороший парень. По всему видно, он просто замечательный. Теперь признавайся: кто? Тот самый, о ком я говорила?
5
Развитие совершалось своим — порядком: глубинные воды катились неудержимо вперед, пена взлетала до небес Все это были разные стороны одного процесса, а заинтересованным людям казалось, что между ними непримиримое противоречие.
Лесков двинулся штурмовать крепость своих противников во всеоружии. Он вывалил на стол Двоеглазову объяснительные записки, схемы, спецификации; тот только обалдело моргал на них за толстыми, в палец, стеклами. Заговорить Лескову не удалось, Двоеглазов сразу прервал его: