Выбрать главу
Дела житейские, давно я понял, Перед природой — прах и суета:
Гуляю долго, прихожу к долине И слышу бормотанье ручейка,
Сажусь, смотрю на горы и на небо, Где тихо проплывают облака.
И если где-нибудь в горах случайно Я встречу дровосека-старика,
Болтаю с ним, смеюсь — и забываю, Что до дому дорога далека.

Прохожу мимо храма «Собравшихся благовоний»[145]

Храм «Собравшихся благовоний»… Он стоит от людей вдали,
И взбираюсь по кручам вновь я Вот уж несколько трудных ли.
Нет тропы меж старых деревьев, Нет тропы среди горных скал,
Но откуда-то гулкий, древний, Дальний колокол прозвучал.
Камни грозные — скал превыше — Ручейка поглотили стон.
Зной полуденный, словно крышей, Тенью лиственной охлажден.
Но ты видишь воды мерцанье, Пруд, заросший со всех сторон.
Укрощен твоим созерцаньем Источающий яд Дракон[146].

Изнываю от жары

Багровое солнце Сжигает и небо и землю,
И огненных туч Громоздятся высокие горы.
И травы и листья Сгорают, свернувшись и дремля,
И высохли реки, И быстро мелеют озера.
Одежды из шелка Сейчас тяжелее железных.
И в лес не пойдешь — Нету тени, — от зноя сгоришь ты.
Оконные шторы Уж несколько дней бесполезны,
И за день одежду Стираю и дважды и трижды.
Но мысли мои Ничему не подвластны на свете —
Они устремляются В дальнюю даль по вселенной:
На тысячу ли Там несется стремительный ветер,
И волны морские Покрыты кипящею пеной.
И понял я вдруг, Что страдает лишь бренное тело,
Слабеет оно, Но душа остается крылатой.
«Ворота Сладчайшей Росы»[147] Открываю несмело —
И дух наслаждается Их чистотой и прохладой.

ВАН ВЭЙ В ПЕРЕВОДАХ А. А. ШТЕЙНБЕРГА[148]

ПОЭТ И ВРЕМЯ[149]

Более полувека минуло от той поры, как в 1923 году мне, шестнадцатилетнему тогда подростку, довелось прочесть в третьей книге журнала «Восток» удивительное произведение, называвшееся «Тайны живописи», — древний китайский кодекс, с гениальной убедительностью переведенный ныне покойным академиком В. М. Алексеевым.

Я и сейчас не в силах спокойно его перечитывать, неведомо в который раз, а тогда он просто ошеломил меня и околдовал — на всю жизнь. В нем открылись мне не только тайны живописи, но и тайны поэзии, и вообще — тайны всякого искусства. И Ван Вэй, предполагаемый автор кодекса, живший на другом конце света, 1200 лет тому назад, и его переводчик В. М. Алексеев, мой современник, стали для меня учительными и родными; они доказали мне, что для искусства, связующего людей, нет преград — ни в пространстве, ни во времени, что самые глубокие различия языков, культур и мировоззрений — преодолимы.

Уже очень давно я задумал: в будущем, пусть — отдаленном, попытаться переложить русскими стихами и издать поэтический сборник Ван Вэя. Но как это осуществить, не зная китайского языка, не умея читать и понимать иероглифы?

Исподволь начал я торить окольную дорогу к танскому художнику и поэту; обнаружилось, что для этого есть немало возможностей.

Живопись не нуждается в словах и понятна без знания языка, а китайская пейзажная живопись, проникнутая пафосом бесконечного пространства и этим странно родственная зрелой европейской пейзажной живописи XVI–XVII–XVIII столетий, открывает надежный путь к Ван Вэю. На этом пути моими водителями были: все тот же трактат «Тайны живописи», позже — трактат «Слово о живописи из сада с горчичное зерно», переведенный, прокомментированный и изданный Е. В. Завадской, и ее же прекрасная книга «Эстетические проблемы живописи старого Китая» и многие другие.

Я пристально вчитывался в переводы Л. 3. Эйдлина, впервые доказавшие на деле реальную, полноценную возможность русских переложений древних китайских стихов. Я постепенно прочел и посильно усвоил многое из того, что можно прочесть в переводах о Китае — его истории, философских и религиозно-философских системах, мифологии, фольклоре; познакомился с классической прозой, историческими сочинениями и некоторыми философскими и эстетическими трактатами и т. д.

вернуться

145

Храм «Собравшихся благовоний» находился около Чанъани.

вернуться

146

Укрощен твоим созерцаньем источающий яд Дракон. — Буддийские монахи-отшельники, погружаясь в созерцание, стремились уничтожить в себе все страсти и желания, всякое стремление к жизни. Поэт сравнивает человеческие страсти с ядовитым драконом, заимствуя этот образ из буддийской священной книги «О нирване».

вернуться

147

«Ворота Сладчайшей Росы». — Ван Вэй имеет в виду буддийское учение.

вернуться

148

Переводы стихов выполнены по изданию: «Ван ючэн цзи цзяньчжу» («Собрание сочинений ючэна Вана с комментариями»), т. I. Пекин: Чжунхуа, 1962.

В соответствии с установившейся практикой переводов китайских стихов на русский язык китайская строка, состоящая обычно из пяти или семи (значительно реже — из четырех или из шести) слогов-иероглифов, разделяемых при чтении цезурой, передается по-русски двумя строками. Таким образом, китайское четверостишие передается восьмистишием, восьмистишие — шестнадцатистишием и т. д.

вернуться

149

Воспроизводится по изданию: Ван Вэй. Стихотворения / М.: «Худ. лит-ра», 1979. — Прим. сост.