Перед обрывом — древние деревья: их корни рваные свились узлом лиан; перед потоком — каменные глыбы: узор причудливый, следы воды на нем.
Когда рисуются деревья чащ лесных, далекие редки и ровны, а близкие часты и высоки. Коль есть на них листва, то ветвь нежна, мягка; коль листьев нет, — упруга и сильна. Кора сосны — что чешуя; у туи ж белой взмотан ею ствол. Коль на земле растет, то корень длинный, ствол прямой; на камне ж — скрючена в кулак и одинока.
В деревьях древних множество частей: мертвы они наполовину; в холодной роще спряталась пичужка; ей холодно, уныло-сиротливо.
Коль дождь идет — не различишь ни неба, ни земли; не знаешь, где здесь запад и восток. Коль нет дождя, но ветер — только знай гляди за ветвями дерев. Коль ветра нет, но дождь — верхи дерев под тяжестью согнулись.
Прохожий встал под зонт, рыбак надел рогожу…
Проходит дождь — подобрались и тучи; а небо — синяя лазурь…
Когда ж слегка туман и сеется тихонько мгла — гора усилит яшмовую сочность и солнце близится к косым отсветам…
В природе ранней тысячи вершин хотят заутреть; дымка и туман тонки, неуловимы; мутна-мутна остатняя луна, и вид ее — сплошное помраченье.
А вечером смотри: гора глотает красное светило, и свернут парус над речною мелью. Спешат идущие своей дорогой, и двери бедняка уже полуприкрыты.
Весной: туман — замок, а дымка — что покров. Далеко дымка тянет белизну… Вода — что выкрашена ланем[415], а цвет горы чем дале, тем синей.
Картина летом: древние деревья кроют небо, зеленая вода без волн; а водопад висит, прорвавши тучи; и здесь, у ближних вод, — укромный, тихий дом.
Осенний вид: подобно небо цвету вод; уединенный лес густым-густеет. В воде осенней лебеди и гуси; и птицы в камышах, на отмелях песчаных…
Зимой, смотри: земля взята под снег. Вот дровосек идет с вязанкой на спине. Рыбачий челн пристал у берегов… Вода мелка, ровнехонек песок.
Коль ты рисуешь горы-воды вместе, ты должен рисовать по сменам этим.
Теперь, коль скажем так:
«Утесы-этажи в замке тумана»; иль так:
«В Чуские горы тучи уходят»; иль так еще:
«Осеннее небо утром очистилось»; иль так:
«У древней могилы рухнувший памятник»; иль так еще:
«Дунтин (озеро) в весенней красе»; иль так:
«Дорога заглохшая, я заблудился», — то все такого рода выраженья мы именуем подписью к картине.
Вершины гор нельзя в одном шаблоне дать; верхушки дерева нельзя давать в одной манере. Одеждою гора себе берет деревья, а гору дерево берет себе, как кость.
Нельзя давать деревья без числа: важнее показать, как стройны, милы горы. Нельзя нарисовать и горы кое-как: а надо выявить здоровый рост дерев.
Картину, где подобное возможно, я назову пейзажем знаменитым.
ПРИЛОЖЕНИЕ 4: Г. Б. ДАГДАНОВ — Чань-буддизм в творчестве Ван Вэя
ГЛАВА II[416] ВАН ВЭЙ — ПАТРИАРХ ШКОЛЫ ЧАНЬ В ПОЭЗИИ
Истоки мировоззрения: «пуст и чудесен»
Ван Вэй, как и большинство его современников[417], отличался прежде всего многослойностью мировоззрения: конфуцианство и даосизм, традиционные китайские учения, буддизм — вот истоки формирования взглядов поэта. В последнем он желал найти долголетие, если не бессмертие:
Годы жизни и творчества Ван Вэя совпали со временем распространения учения школы чань, ее южной ветви, основателем которой стал Хуэйнэн (638–713) — шестой чаньский патриарх и первый патриарх южной школы чань.
Один из учеников Хуэйнэна — Шэньхуэй (670–762) — в 734 г. выступил с требованием считать законным шестым патриархом чань своего учителя, который получил патриаршее платье и остальные символы патриаршества непосредственно от Хунжэня — пятого патриарха.
Сторонники другого ученика Хунжаня — Шэньсю — (600–706), — в свою очередь, считали законным шестым патриархом своего наставника и не желали признавать главенства южной ветви, которая тем временем набирала все большую силу. Уместно вспомнить, что Шэньсю пользовался среди китайских буддистов значительным авторитетом и в 700 г., в столетнем возрасте, был приглашен императорским двором в Лоян, где его провозгласили мастером чань и наставником императоров.
416
Воспроизводится по изданию: Г. Б. Дагданов. Чань-буддизм в творчестве Ван Вэя. Новосибирск: Наука, 1984.
К нашему глубокому сожалению, объем настоящего издания не позволил нам воспроизвести монографию Г. Б. Дагданова во всей ее полноте, однако, хотя нами и были опущены введение и глава I («Некоторые сведения из истории китайского буддизма»), зато главы II («Ван Вэй — патриарх школы чань в поэзии») и III («Духовные гимны в творческом наследии Ван Вэя») наряду с текстами и библиографией приводятся в строгом соответствии оригиналу. Мы также сочли целесообразным отказаться от жизнеописания Ван Вэя, открывающего главу II, поскольку вехи его жизненного и творческого пути подробно представлены в предисловии к данному тому. — Прим. сост.
417
Известно, что такие поэты, как Ли Бо и Ду Фу, испытывали интерес к буддизму, хотя не в такой степени, как Ван Вэй.
418
Китайские алхимики пытались получать эликсир бессмертия и путем приготовления напитка, в котором должно было растворяться золото.
419
Дракон и феникс — символы бессмертия, возможно, в данном случае символы китайских традиционных учений.