Урал давно оделся в ледяной панцирь, только под высоким обрывом одна-единственная полынья: ее так и не смогла одолеть декабрьская стужа. Георгий пристально вгляделся в полынью: какая страсть в этой вечной коловерти, если мороз не может справиться с ней даже на исходе года. Под козырьком обрыва, вершиной против течения, лежал великан-осокорь — он рухнул, защитив собой ветлу. И не о нем ли поет вода у берега?
Кто-то успел обозначить полынью лозовыми вешками на тот случай, если январь застеклит ее молодым ледком. Но вряд ли. Она — пульс Урала: пока он жив-здоров, пока стремится к морю подо льдом, толчки упругих родничков всю зиму будут напоминать о его казацкой силушке.
На обратном пути Георгий опять задержался на минуту близ обрыва. А куда же девалась перемычка в самом узком месте полыньи, где ночной буран пытался намертво перехватить ее, чтобы потом осилить по частям? Как не бывало перемычки. Тугой жгут речного стрежня калмыцким узлом соединил две половины незамерзающей луки, и вода еще веселее закипала под обрывом. Какая завидная неукротимость!
Он возвращался в город вместе с шумной ватагой студентов-медиков. Устал с непривычки, но то была целительная усталость. Только вошел в свою холостяцкую квартиру, как чуть ли не следом за ним явилась Павла.
— Почему меня не взяли? — громко сказала она с порога, увидев его в лыжном одеянии.
— Побоялся отстать от комсомолки.
— Не отделывайтесь шуточками.
Но Павла и в самом деле еще моложе выглядела сегодня. Яркий румянец заливал все ее смуглое лицо; большие темные глаза светились глубинным светом. «Вот когда разница в годах начинает наводить тебя на грустные раздумья», — не впервые отметил Георгий.
— Помните, я говорила вам о Сольцевой? Вчера опубликовали очерк после долгих проволочек. Нате, почитайте.
— Они, что же, не хотели печатать?
— Не то чтобы не хотели, но в общем не торопились. В редакции любой газеты подолгу лежат такие материалы — до случая. Тема не ко дню. Если бы Настасья Дмитриевна участвовала в разведке газового в а л а, тогда другое дело. Согласитесь, газете следует в первую очередь показывать героев нашего газового месторождения. Каждое время имеет свои акценты.
— Акценты... Но акцент на слове «человек», наверное, во все времена будет главным. Не понимаю, почему люди должны цениться по характеру того или иного дела, а не по отношению к делу.
— Не будем спорить, все имеет свое значение. Однако мы, газетчики, обязаны идти в ногу со временем.
— Шагайте, шагайте!.. Ну-ка, посмотрим, что ты сочинила...
«Настасья Сольцева права: геологи ревниво относятся к удачам своих коллег, — думала Павла. Дело всей жизни отца Георгия Леонтьевича и дело его собственное — твердые ископаемые. А газ его интересует постольку, поскольку он работает вместе с Шумским».
— Ты бросила камешек и в мой огород, — сказал Георгий, отложив газету.
— Обиделись?
— Нет-нет. Наше управление действительно ослабило разведку твердых ископаемых, того же никеля, не говоря о железе. Только медь и ищем. Все ходим по старому следу. Оно, конечно, вольготнее, чем прокладывать свой собственный первопуток.
— Я не думала, что очерк вызовет у вас приступ самокритики.
— Видишь ли, у тебя здесь выдвинуты проблемы: о поиске на старых месторождениях «золотого ключика» к новым месторождениям, о прямой, из рук в руки, преемственности в геологической службе. Ты начинаешь нравиться мне, Павла.
— Вот как...
Он внимательно посмотрел на Павлу. Его взгляд был по-прежнему горьковатым, но в глазах прибавилось света.
— Извини, я переоденусь. — И он ушел в соседнюю комнату.
Павла бесцельно оглядывала его рабочий стол, заваленный всякими папками и бумагами. Рядом с перекидным календарем стояла в рамке Шурочкина фотография. Она достала из кармашка вязаного жакета свои очки, без которых уже не обходилась в таких случаях (при всей нелюбви к очкам). Долго рассматривала Шуру, очень похожую на мать: светлые, ясные глаза, открытый лоб и затаенная улыбка в уголках пухлых губ — «а меня все равно не проведешь!» Эта карточка, наверное, всегда напоминает ему покойную Зою Александровну. Надо ведь так повторить каждую черточку, даже склад ее губ... Она хотела поставить фотографию на место, но опоздала — вернулся Георгий Леонтьевич.