— Глупость всякую надо выбросить из головы...
Он украдкой посмотрел на мать. Неужели она действительно переживает? Вроде и седины прибавилось, и морщины стали глубже, и добрые глаза совсем выцвели за последний год. Может, плачет втайне от всех. Не зря говорят, что материнская печаль находится в движении — от одной неустроенной судьбы к другой. То все сокрушалась, что не повезло Георгию, а теперь, конечно, тревожится за своего меньшого.
Олег вспомнил недавнюю встречу с братом. Георгию хотелось поговорить о личном, а он, Олег, все уклонялся, расспрашивал о делах геологических. Наконец, Георгий спросил его прямо: «Ты почему до сих пор не женишься, друг Олеша? И в кого ты у нас такой холостяк-«теоретик»? Или все ходишь за Оксаной Ларионовой?» — «А откуда тебе известно, что я ходил за ней?» Георгий рассмеялся: «О твоей мальчишеской любви знал весь город! Разве утаишь любовь, особенно в молодые годы? Она читается, Олеша, по глазам». — «Можно и ошибиться», — сказал он, с тревогой ожидая, что вот-вот Георгий спросит и о Метелевой. Но тот лишь добавил: «Влюбчивый ты. Это хорошо и плохо. Влюбчивые люди искренние, да скоро остывают». — «Я и боюсь остыть», — игриво заметил он. «Нет, друг мой, ты определенно утаиваешь чего-то». — «Не разыгрывай меня, пожалуйста», — сухо сказал он, чувствуя себя настоящим вором, на котором шапка горит... Вот так вокруг да около походил, походил Георгий и действительно оставил его в покое...
— Ты прости, пожалуйста, мама, — сказал сейчас Олег. — Ну, увлекся я, даже не знаю, как все получилось. Никто здесь не виноват: ни я, ни она, ни Георгий.
— Одна мать в ответе. Женился бы на любой девушке.
— Да пойми ты...
Он не договорил — пришел отец. Мать тут же легко, не по возрасту, поднялась навстречу ему.
— Телеграмму получил от Голосова, — объявил Леонтий Иванович. — Приезжает на пуск домны. Слетаются дружки-приятели!.. Ну-с, сударыня, чем станешь утолщать?
— Окрошка сегодня.
— С удовольствием примусь за окрошку!
— А я немного поработаю в саду, — сказал Олег и вышел.
— Опять дожили до листопада. И когда успело пролететь еще одно лето? — говорил Леонтий Иванович, присаживаясь к столу. — Георгий звонил по телефону, сообщил, что и Прокофий Нилыч намеревается прибыть. Едут, едут в Молодогорск его верные поклонники!
Он был возбужден скорой встречей с Метелевым, с Голосовым. Начал есть торопливо, будто оставались считанные минуты до прихода поезда. Любовь Тихоновна ни о чем не спрашивала, только все приглядывалась к нему. Отяжелел, но не сдается, слава богу. Долгое хождение по горам и по степи выручает на девятом десятке лет.
Кончив обед, он положил на стол узловатые, как у землекопа, руки и сказал:
— Купи обязательно шампанского. Прокофий Нилыч выпьет чего-нибудь покрепче, а Семен Захарович — аристократ.
— Знаю уж.
— Ты извини, придется тебе с Сашей похлопотать. Может быть, последний пир...
Как ни много накапливается работы к осени, Георгий все-таки решил съездить на пуск домны. Шумский дал свое «добро».
— Нашему брату, разведчику, надо, конечно, присутствовать на торжестве металлургов.
— Правда, мы за последнее время ничего не сделали для них.
— А известняки?
— Я говорю о руде.
— Будет им и белка, будет и свисток!
— Но пока что на заводских путях день и ночь свистят «курские соловьи», то бишь курские железнодорожные «вертушки».
— Запасайтесь терпением, Георгий Леонтьевич.
— Беру пример с вас, Илья Михайлович.
— Хорошо уже то, что в печати раздаются голоса в защиту собственной сырьевой базы уральской металлургии.
— Но Васька слушает да ест.
— Вы о ком?
— О Минчермете. В наших-то условиях, казалось бы, проще простого исправить какую угодно ошибку или просчет, но...
— Ну-ну, Георгий Леонтьевич, не следует возводить в степень частный случай. — Шумскому явно не хотелось продолжать разговор на эту тему. Он сказал для пущей важности: — Думаю, что Уральский научный центр займется теперь рудной базой.
— Поживем — увидим.
— Что же касается нас с вами, то наши точки зрения совпадают.
Их отношения стали проще, откровеннее. Сначала они все присматривались друг к другу, пока не убедились, что у них немало общего. Ну, а недавние события, связанные с газовым валом, окончательно сблизили Шумского с Георгием.
Однако, собираясь в путь, он ничего не сказал Илье Михайловичу о том, что едет еще и потому, что в Молодогорске будет профессор Голосов, с которым придется поговорить начистоту. Его подмывало рассказать о двойнике Аюпова, из-за которого столько пережил отец, но он сдержался. Давняя история с газетной статьей Голосова была очень похожа на свежую историйку, затеянную Аюповым. И хотя Илья Михайлович успел прийти в норму и успокоиться, Георгий отложил неприятный разговор до другого случая. Тем паче что и ему самому не хотелось встречаться с Голосовым. А надо, надо.