Отец не раз советовал ей, Вере: «Тебе, дочка, лучше перебраться в город, раз ты получила образование. Тут, среди этих вояк, ты одичаешь». А ведь он тоже был коренной станичник, только у него, больного человека, не хватало сил вести свое хозяйство. Если бы отец дожил до Октябрьского переворота! Вот за ним дошли бы земляки — он считался духовным атаманом всех, кто тянулся к справедливости...
— Ты о чем это задумалась, моя сердечная?..
Она приостановилась: ее ходко догоняла Василиса.
— Идешь, а тебя покачивает майский ветерок. Признавайся, о ком — о чем?
— О судьбе казачества.
Василиса громко рассмеялась:
— Нет, ты, ей-богу, неисправимая! Надо же — думать о казачестве! А что о нем думать-то? Вандея, она и есть Вандея.
— Откуда ты знаешь о Вандее? — спросила Вера, давно заметившая ее пристрастие к диковинным словам.
— Спасибо Гостинским, обучилась у них малость.
— Что же, господа Гостинские читали прислуге историю французской революции?
— Хорошо, что не запрещали читать по ночам на кухне. Бывало, вытираю пыль в библиотеке, увижу красивую книгу и спрячу на недельку в свой баул.
— Не думали они, не гадали, что ты станешь большевичкой.
— О-о, я была тогда тише воды, ниже травы! Что, не похоже?
Теперь и Вера, засмеялась, глядя на эту рослую девушку с рыжей челкой. Она всегда завидовала ее святой непосредственности.
— Ах, тетя Вася, тетя Вася, ты и мертвого заставишь улыбнуться.
— Нет, мертвые не улыбаются. Сегодня хоронили порубанных из двести семнадцатого полка...
И остаток пути до флигеля они прошли молча. Вера снова вернулась к своим раздумьям о войне, о,недавней беде, постигшей Великанова. Только дома она оживилась, когда навстречу им кинулась Поленька. Как ни привыкла Вера к бурным встречам с ласковой дочерью, целые дни проводившей в четырех стенах (в осажденном городе дети не играли на улицах), порыв Поленьки тронул ее. Совсем большая, дотягивается до плеча матери. Наверное, вымахает в отца.
— Ладно, пойду за водой, станем готовить ужин — сказала Василиса.
— Я принесла воды, — немедленно отозвалась Поля.
— Тебе рано таскать тяжести.
— А я полведерка.
— Какая ты у нас молодчина, Полина Семеновна, настоящая помощница, — похвалила Васена, разжигая примус.
Вера подошла к зеркалу, с удовольствием распустила косы, тщательно уложенные на затылке.
— И не надоело тебе носить эту корону? — заметила Василиса.
— Начинаю уставать. В самом деле, может, отрезать?
— Ни в коем случае! Это я из зависти, как все рыжие. Были бы у меня такие шелковые, тонюсенькие волосы, ни за что бы не остриглась. Даю слово. Ты у нас королева. А что за королева без короны?
— Хватит тебе.
— В прошлый раз ты расхваливала Марию Михайловну Макарову. Видела я ее в губисполкоме. Хороша, и короткая стрижка идет. Но ты с косами лучше.
Рассеянно слушая Васенину болтовню, Вера тем не менее придирчиво оглядела себя в зеркале. Глаза те же — глубокие, затененные ресницами, тугие крылья черных бровей не надломились от пережитого. Но откуда эта морщинка на переносице? Раньше не было. Не было и горечи в складке губ. А-а, все пройдет. Отпечатки времени на женском лице переменчивы, пока не стукнут первые заморозки на исходе бабьего лета.
— Что, залюбовалась собой, королева? — Василиса озорно заглянула в трельяж из-за ее плеча.