Всю ночь Полина не сомкнула глаз. Хотя ее-то дивизия успешно отразила внезапную атаку, но общая обстановка была тревожной. Лишь утром она прилегла отдохнуть. Девушки старательно оберегали сон Полины. Очнулась она сама уже за полдень, услышав в землянке густой басок майора Богачева, который, не зная, что она спит, громко заговорил с порога.
— Виноват... — осекся он на полуслове.
— Ничего, пора вставать, — сказала она, довольная его приходом.
— Я к вам по пути, удостовериться, все ли у вас в норме.
Оля и Галина переглянулись: знаем мы это «по пути», нас не проведешь! (Они уже начинали ревниво относиться к Богачеву.)
— Не угостите ли водичкой?
Ольга поднесла ему кружку родниковой. Он пил жадно, как загнанная лошадь, ни разу не оторвавшись. Полина заметила с укором, когда он пристукнул пустой кружкой по дощатому столу:
— Вы же простудитесь, Валентин Антонович.
— Ледяная вода после боя целебнее ректификата.
— Расскажите, что там случилось?
— С трудом остановили чертей... Разрешите? — Он щелкнул зажигалкой-пистолетиком. — Не могу себе простить, что накануне не взяли «языка». Собирался я пойти с хлопцами, генерал не пустил. А нынче устроил разнос на плацдарме. Мы, разведчики, Полина Семеновна, вечно виноваты.
— Обойдется, не огорчайтесь.
— Эх, если бы армиями командовали женщины!..
Полина еще не видела его таким расстроенным. Докурив одну папиросу, он взял из коробки другую, сердито размял пальцами, сломал, потянулся за третьей.
— Вдобавок ко всему затеяли эту смену частей — как раз на руку немцам. Ну, они и турнули наших соседей-гвардейцев. Если бы не 93-я, «непромокаемая», что сама повернула обратно, купаться бы гвардейцам в Днестре.
— Насколько я понимаю, наша-то дивизия не отступила ни на шаг?
— До нее, Полина Семеновна, не дошла очередь.
— Вы мою дивизию не троньте, Валентин Антонович.
— А вы патриотка! — рассмеялся он. — Поговорил с вами по душам, и стало легче.
Полина вышла проводить его. Они остановились у того же улья, что и в прошлый раз. Неунывающее пчелиное семейство продолжало свою работу как ни в чем не бывало.
— Вот для кого не существует переднего края, — заметил Богачев. — Между прочим, летают за нектаром даже на минные поля, Что вы скажете на сей счет, Полина Семеновна?
— Я на передовой не была с Кавказа.
— Кончится война — заделаюсь пасечником. Буду жить чудаком-отшельником.
— Разведчик и пасечник — это несовместимо.
— Шучу, конечно. Опять ввяжусь в какую-нибудь драку. — Он что-то вспомнил, погасил лукавую улыбку. — А напрасно вы, Полина Семеновна, поступаете так легкомысленно. Красивой смерти не бывает, пусть и шли вы за партбилетом... — Он взял ее обе руки, низко наклонился, поцеловал их попеременно. — Умоляю, будьте благоразумны.
— Да что с вами, Валентин Антонович?
— Нужно ли объяснять, что со мной, если я не могу без вас обходиться. Вы можете думать обо мне что угодно, только не гоните.
— Да что за роман, когда идет война? Опомнитесь, Валентин Антонович.
Он снова закурил, пожалев, что трубку потерял во время ночного боя. Пчелы тут же, почувствовав дымок, отлетели подальше от улья. Он проследил за ними, сказал в сторону:
— А полковник Родионов благословляет нас политотдельской властью.
— Нас?
— Меня, одного меня.
— Идите, Валентин Антонович, неудобно.
— Повинуюсь долгу и любви.
— Долг выше.
— Вы вся в мать, как говорит Сергей Митрофанович.
— Мне до мамы далеко.
— Никак не могу понять, отчего в ваших глазах эта переменная облачность? Откуда? Встряхнитесь наконец, Полина Семеновна.