- Как ты? – спросил он, когда молчание стало слишком уж тягостным. – Семья, дети, работа?
- Сижу дома, переводы делаю. Иногда гидом подрабатываю, - Женька шла, ссутулившись и разглядывая свои туфли не первой молодости. – Не замужем. И не была. И детей нет. Только кошка.
О Господи, взмолился он, не дай ей сказать что-то вроде «Не встретила такого, как ты».
- Ты же знаешь, у меня все разложено по полочкам и пол помыт с хлоркой. Почему-то мужчинам это не нравится.
Он вздохнул с облегчением. Брезгливая жалость боролась в нем с противным злорадством. Они дошли до канала Грибоедова (Грибанал – всплыло в памяти забытое словечко), спустились в метро и неловко распрощались. Женька пошла на зеленую ветку, а ему надо было на синюю. И он снова вздохнул с облегчением – наконец-то эта унылая каторга закончилась. Надо было назначить встречу в метро, но язык предательски ляпнул: «На спуске».
С ревом выскочила из тоннеля грохочущая гусеница, распахнула двери. Пристроившись в уголке, он снова пролистал тетрадь. Пожелтевшая бумага, потрепанные уголки. Старательный почерк, рисунки на полях. Вот и они… качки. Всплыло перед глазами: крохотная аудитория в «школе», Магда сидит за преподавательским столом, а Женька старательно рисует в тетради с разговорными темами ее брошь.
Магда носила ее всегда – странную, не слишком красивую брошь с вырезанными утками. «Это мой талисман, - говорила она. – Фамильная реликвия». Он вытащил из кармана серебряную оправу и приложил к рисунку. Очертания точно совпали.
Разве могло быть иначе? – усмехнулся он. – Это ведь Женька. С ее точностью до секунды, до миллиметра. Просто маньячка.
Интересно, а Магда помнила Женьку? Вряд ли. Они были полной противоположностью. Магда существовала в каком-то своем мире, в котором не было места мелочам, деталям, тонкостям. Она плохо запоминала даты, имена, лица, опаздывала всегда и везде, все забывала, теряла, ломала. Вот и талисман свой фамильный сломала. Уцелела каким-то чудом только оправа.
Они познакомились на том самом месте, на спуске. 1 сентября, четвертый курс. Почему рядом с ним не было Женьки? Он уже не помнил. Помнил только, что был очень рад этому обстоятельству. Сидел на гранитной ступеньке, нагретой не по-осеннему жарким солнцем, ел купленное у Кунсткамеры мороженое и кормил уток кусочками вафельного стаканчика.
- Качки, - в незнакомом женском голосе за спиной звучало какое-то веселое детское восхищение, и он даже не сообразил, что незнакомка говорит по-польски.
Обернувшись, он увидел смутно знакомую рыжеволосую девушку лет двадцати пяти. Ее черная шаль поверх голубой блузки была заколота перламутровой брошкой с выпуклыми силуэтами трех уток.
- Да, качки, - кивнул он. – Совсем как у вас на брошке. Мы их называем ректорские утки.
- Почему ректорские? – удивилась девушка.
- Никто не знает точно. А вы учитесь на польском? Кажется, я вас видел на факультете.
- Нет, я аспирантка. Из Польши. Из Кракова. Только приехала.
Она спустилась по ступенькам и стояла теперь рядом с ним.
- Ну да, конечно, - улыбнулся он. – Как я не сообразил. Если бы вы учились, то знали бы про ректорских уток. И они бы вас точно не удивили. Да и акцент.
- Сильный? – огорчилась девушка.
- Нет, совсем нет, - успокоил ее он. – И говорите чисто. Меня Александр зовут, а вас?
- Магда. Магда Качка.
- Качка? – удивился он. – Тоже Качка?
- Да. Такая у меня фамилия.
- Но вы совсем не похожи на утку.
- Надеюсь, - усмехнулась она.
Магда действительно ничем не напоминала утку. Высокая и очень стройная. Ярко-голубые глаза, очень светлая кожа, россыпь веснушек. Он подумал, что пропал.
- А я вас видела вчера на кафедре. Вы ведь на четвертом? – Он кивнул. – Значит, я у вас буду разговорный практикум вести. Как носитель языка. Когда вернетесь с… как это называется?
- С картошки, - подсказал он.
Это был какой-то странный флирт. Они не встречались, но каждый взгляд, каждый диалог на занятиях были исполнены тайного смысла. И группа поняла это сразу. Все, кроме Женьки. На нее посматривали со злорадством, а она по-прежнему пыталась таскаться за ним. Только теперь он довольно резко пресекал эти попытки на корню. Она обижалась, уходила, но на следующий день все начиналось снова. А потом…