Тишина наступила в заведении. Гаврилыч поставил себе стул напротив прикованного четырехногого бармена. Вытащив из-за пояса громадную плетку, участковый с вожделением облизнулся, сел на стул — и хотел уже было приступить к допросу с пристрастием, как вдруг очнулась от своих дурных мыслей дурная голова Эдуард, — и участковый из одного органично-свирепого ифрита снова превратился в двух, накрепко спаянных воедино — злобного держиморду Гаврилыча и вежливого интеллектуала Эдуарда.
— Так-с, — ласково оглядев всех присутствующих, проговорил Эдуард. — И чем это мы здесь занимаемся?
Совершенно очевидно, что свой вопрос Эдуард адресовал не толпе — он прекрасно знал, что с перепугу никто не посмеет пикнуть ни слова, — а Гаврилычу.
— Прочухался? — зарычал Гаврилыч, оскалив зубы так, что можно было бы подумать, что он собирается откусить Эдуарду ухо. — Как всегда, гад, влезешь и всю работу испортишь… Допрос свидетелей тут идет, не видишь?
— Милый друг… — задушевно начал Эдуард. — Как я уже…
— Тамбовский волк тебе «милый друг», — немедленно отлаял Гаврилыч.
— Как я уже тебе говорил, свидетелей ни в коем случае нельзя допрашивать, — как ни в чем не бывало продолжал Эдуард, — их допустимо только опрашивать.
— Поучи меня, — проворчал Гаврилыч.
— Могу и не учить, — легко согласился Эдуард. — А протокол допроса кто составлять будет?
Гаврилыч промолчал. Это был больной вопрос. Гаврилыч, в отличие от Эдуарда, писать не умел.
— Чего остановился? — мягко поинтересовался Эдуард. — Продолжай, милый друг. И пожалуйста, сними наручники со свидетеля.
Последняя просьба Эдуарда была, мягко говоря, странна — все-таки Эдуард и Гаврилыч были одним и тем же существом, и если производили какие-то действия, то задействовано в этом было их одно-единственное тело. Но Эдуард привык думать о себе, как о самостоятельно мыслящей единице, поэтому и допускал подобные высказывания.
Эдуард Гаврилыч поднялся и с лязганьем открыл замок наручников. Четырехногий бармен отошел на шаг от прилавка и остановился, потирая запястья и со страхом поглядывая на двухголового участкового.
А участковый тем временем опустился снова на стул, достал из кармана безразмерных шароваров планшет с прикованной к нему железной цепью шариковой ручкой.
— Ну? — гаркнул Гаврилыч на бармена. — Встань ровно! Как тебя звать?
— Как твое имя, милый друг? — тут же переформулировал вопрос Эдуард.
— Па… Па… Папинаци, — запинаясь, ответил бармен и вытянул руки по швам.
— Папинаци… — ласково повторил Эдуард — и участковый застрочил ручкой по бумаге на планшете. — Откуда ты, дорогой?
— Местный я, — заторопился Папинаци, — лет пять как помер. А на том свете был грек.
— Грек? — приятно удивился Эдуард. — Очень хорошо. Древняя Эллада много дала современному миру Земли. Имя Зевс и сейчас служит на Земле синонимом чего-то великого и грандиозного…
Папинаци-бармен заулыбался бледными губами и почесал в затылке.
— Кому говорят, встань ровно! — заорал на него Гаврилыч, кося налитым кровью глазом в сторону Эдуарда. — Чего мотаешься, как висельник? А ну, падла!…
Папинаци вздрогнул, снова вытянул руки по швам, но выполнить в точности то, что велел ему Гаврилыч, не мог — у бармена было четыре ноги и все разного размера — бегать с такими ногами, может быть, очень удобно, а вот стоять ровно никак не получалось у Папинаци.
— Как сопля на заборе, — с отвращением выговорил Гаврилыч, наблюдая за безуспешными попытками бармена выполнить приказание. — Сейчас я тебя вылечу…
И участковый взмахнул плеткой. Конечно, Эдуард никогда не допустил бы, чтобы плетка опустилась на голову ни в чем не повинного свидетеля, но Папинаци и замаха было достаточно. Вскрикнув, бармен по валился на пол.
— Ах! — воскликнул Эдуард. — Что ты наделал, изувер! Асмодей! Он же потерял сознание!
— Крепче будет, — пробурчал Гаврилыч, сплевывая в сторону. — И вообще… у этих людишек земные привычки на всю загробную жизнь остаются. Ну что бы ему сделалось, если б я его плеткой пару раз вытянул? Он же мертвый. А он — в обморок! Сопля на заборе… Ладно, теперь пострадавшего надо допросить.
— Опросить, — тут же поправил Эдуард.
— Опросить! — покривился Гаврнлыч и рявкнул, обращаясь к смирно стоящим вдоль стен: — А ну быстро привести пострадавшего в порядок! И не спать на ходу, раззявы!
Поскольку этого приказа не мог ослушаться никто, все полтора десятка человекоподобных существ ринулись в угол, куда были сметены останки пострадавшего, и все полтора десятка, торопясь и мешая друг другу, за минуту, используя различные подручные средства, а именно — бечевки, проволоку и ржавые гвозди, соединили останки воедино. Но как того и следовало ожидать, спешка и страх перед Гаврилычем привели к тому, что останки соединены были не как следует, а в произвольном порядке, в результате чего ноги прикрепили на то место, где должны быть руки, а руки — то есть одну руку, потому что вторую впопыхах не нашли, — на то место, где должны быть ноги. Голову крепить было неудобно, поэтому ее просто нахлобучили на шею, откуда она постоянно падала. Пострадавшему пришлось сесть на задницу, упершись торчащими из плеч ногами в пол, единственной рукой придерживая голову. Бивень так и остался торчать в прилавке.
— Какой ужас, — сочувственно проговорил Эдуард, глядя на несчастного пострадавшего. — Надо быть просто извергом, чтобы такое сотворить… Но не бойся, милый друг, мы найдем злодея и примерно его накажем.
Пострадавший жалобно пробормотал что-то, придерживая голову.
— Итак, начнем, — откашлявшись, приступил к допросу Гаврилыч, — да не вертись, падла, и голову не роняй! Сиди спокойно, если стоять не можешь! Как звать?
— Джон Кеннеди-старший, — отрапортовал пострадавший, — из Канады я. Идентификационный номер — 345-543.
— Дата смерти?
— Сорок пять лет и одиннадцать месяцев, — прозвучал четкий ответ.
— Из военных, что ли? — прищурился Гаврилыч.
— Так точно! Скончался но Вьетнаме в госпитале после третьей тяжкой контузии, — тявкнул пострадавший Карнеги и попытался отдать честь, но так как слишком резко дернул рукой, голова его слетела с плеч и упала на пол.
— То-то… — неожиданно смягчившись, проговорил Гавгилыч. — Сразу чувствуется настоящая выправка… Голову ему наденьте!
Приказание было исполнено немедленно.
— Докладывай! — скомандовал Гаврилыч и вдруг осекся, заметив, что Эдуард, погрузившись снова в свои не понятные никому грезы, закатил глаза в потолок. — Докладывай, — шепотом повторил Гаврилыч, — только потише… Постой, ты писать умеешь?
Пострадавший кивнул, и Гаврилычу пришлось ждать, пока ему снова пахлобучат слетевшую голову — ждал Гаврилыч, впрочем, терпеливо, хоти и недолго — он, судя по всему, почувствовал в бывшем вояке родственную душу — настолько, что доверил ему самому записать собственные показания.
Пыхтя и придерживая постоянно кренящуюся на сторону голову левой ногой, Джон Кеннеди-старший старательно скрипел по бумаге допотопным пером. Когда он закончил, Гаврилыч принял от него листок, важно пробежал глазами строчки, будто бы мог понять, что там написано, поставил внизу жирный крест, заменявший большинству ифритов личную подпись, и сунул листок в планшет, а планшет и карман. На этом в принципе процедура опроса свидетелей могла бы и завершиться, но так как Эдуард все еще не очнулся от глубоких своих размышлений, у Гаврилыча было немного времени, чтобы отвести душу, выполняя прямые свои обязанности так, как ему всегда хотелось.
Перво-наперво он с помощью плетки опросил присутствовавших при драке на предмет описания общих и особых примет нападавшего, но присутствующие из-за внушительного количества принятого вовнутрь бухла сведения давали самые противоречивые, говоря, к примеру, что нападавший был огромного роста, хромой на одну ногу, рогатый и с золотыми зубами в четыре ряда; или так — маленький, пузатый и опоясанный полусотней щупальцев… Выслушав несколько докладов, Гаврилыч рассвирепел, построил всех в две шеренги и заставил маршировать. Образец маршировки должен был дать вояка Кеннеди, но тот — потому что ноги его были присобачены на то место, где должны быть руки, — показал такое, что в заведении через пару минут творилось нечто совершенно невообразимое. Окончательно выведенный из себя Гаврилыч плеткой выгнал всех вон, ударом могучей ноги опрокинул сразу три стола и вдруг обнаружил под одним из столов прятавшуюся там Крысу.