Г-гы-ы отхлебнул еще, передал Никите бутылку. Никита отхлебнул и смутно почувствовал, что, хотя хмельное тепло приятно бултыхается у него внутри, все же чего-то не хватает… Чего? — попытался он вспомнить и вспомнил.
— Слушай, друг, — позвал он полуцутика, — а ты все-все сотворить можешь?
— Не совсем, — пожал плечами Г-гы-ы и с шумом почесал правое крыло, — но многое. А что?
— А сигареты можешь?
— А что это такое?
— Ну… как палочки пыха ваши, только не с планом, а с табаком…
— Как это? — наморщился Г-гы-ы. — Что такое — табак?
— Тьфу, — в сердцах сплюнул Никита. — Брубнильники всякие знает, фишники, сглоты, а табак не знает… Травка такая!
— Травка, — задумался Г-гы-ы. — Травку, пожалуй, знаю… Тебе какую?
— Табак.
— А что это?
«Травка», — хотел ответить Никита, но, поняв, что дискуссия явно зашла в тупик, не ответил ничего.
«Ладно, — подумал он, — если с сигаретами облом, попробуем насчет закусона распорядиться…»
— Закусить? — пуще прежнего удивился полуцутик, когда Никита озвучил ему свою просьбу. — Да я же тебе объяснял, что не нуждаешься ты ни в питье, ни в еде… Фи-зи-о-ло-ги-че-ски… Понял?
Никита прислушался к ощущениям у себя внутри.
— Я есть хочу, — сказал он уверенно.
— Ничем не могу помочь, — отреагировал Г-гы-ы, — я могу создавать только вещи, принятые в моем мире. А у нас насчет покушать — слабо… Если кто и ест, так такое… На что ты смотреть даже не станешь…
— Совсем ничего нет? — огорчился Никита.
— Нет, — сказал полуцутик, — хотя погоди-ка… Тут неподалеку колония корнеплодов. Ими можно закусить. Ты как? Корнеплоды — хрен там, свекла и другая туфта…
— А ты говорил, что нечем закусывать! — воскликнул Никита. — Пошли! А то как алкаши — без закуси…
— Давай маханем еще по одной, — предложил Г-гы-ы, — тогда и пойдем… Кстати, кто такие алкаши?..
Глава 5
Но Никита не успел рассказать как следует, кто такие алкаши, потому что, прикладываясь к бутыли, они с полуцутиком очень скоро захмелели снова, а захмелев, начали икать. Вернее, икать начал Никита, а Г-гы-ы, отметив непонятные отрывистые звуки, вырывавшиеся изо рта собутыльника, удивился и потребовал объяснений. Но и на этот раз объяснений он не получил, потому что стал икать сам, неизвестно почему заразившись этой напастью от Никиты. Именно по этой причине беседа у них никак не складывалась, потому что икота и у того и у другого очень быстро переросла во что-то совершенно грандиозное, а Никита, булькая и клокоча горлом, еще и ругал «бухло», которое, конечно, было во всем этом виновато, непечатными словами.
В таком виде они и оказались на территории колонии корнеплодов, кстати говоря, очень напоминающей громадных размеров огород со всеми необходимыми составляющими — грядками, изгородью… и прочим.
— Пришли, — икнув, констатировал Г-гы-ы, хотя он-то не шел как раз, а летел.
— Пришли… — проговорил Никита, озираясь, — и чего тут?
— А чего… хочешь, — прерываясь и мучительно дергая рогатой головой, ответил полуцутик, — черт, что за дерьмо со мной творится? — Он снова икнул. — Вечно от вас, от людей, что-нибудь да подцепишь… — Он опять икнул. — Какую-нибудь гадость…
— Пройдет, — отмахнулся Никита, — задержи дыхание и присядь несколько раз — помогает… так, где здесь твои овощи?
— Корнеплоды, — поправил Г-гы-ы, добросовестно приседая, — пошукай на грядках.
Никита перелез через невысокую изгородь, наклонился над первой попавшейся грядкой и тут же нащупал жесткие листья свекольной ботвы.
— Пойдет, — решил он и вытащил свеклу, оказавшуюся удивительно крупной.
— Хороший почин, — сказал Никита самому себе, но тут свекла в его руках шевельнулась, и Никита вполне явственно разглядел у нее крохотные ручки и ножки — и даже глазки, и даже рот, который немедленно открылся и произнес следующее:
— А ну положь, откуда взял!
— Чего? — не понял Никита.
— Ложи взад! — заверещала свекла, размахивая своими конечностями. — Возмутительное безобразие!
Растерявшись, Никита разжал пальцы, и странная говорящая свекла упала на грядку. Тут огромный огород загомонил в несколько сот голосов сразу:
— Опять жрать пришли!
— Ненасытные сволочи!
— Крови им нашей хочется, крови!
— Сколько лет терпели… Долой тиранов! Доло-ой!
— Доло-о-ой!
Находясь достаточное время в пространстве загробного мира, Никита привык, конечно, ко многому и многое уже увидел, но тут его нервы отчего-то не выдержали. Трусливо вытирая руки о штаны, он поспешно отступил и перелез через изгородь — обратно к Г-гы-ы.
— Чего это? — спросил Никита у полуцутика, указывая на гомонящие грядки.
Полуцутик последний раз присел, выпрямился и, не удержавшись на маленьких кривых ножках, упал на задницу.
— А что? — осведомился он, тяжело дыша. — Корнеплоды… Колония корнеплодов, я тебе говорил… Ик… Ни хрена твой способ не помогает…
— Да они живые! — закричал Никита, у которого, кстати, вследствие перенесенного потрясения икота, кажется, прошла. — С ручками и ножками!
— Какие же они живые? — отдуваясь, спросил Г-гы-ы. — Мертвые и есть. Я же тебе объяснял — в этом мире все существа и даже предметы — одушевленные. Почти все… Потому что раньше они все были людьми. Вот бутыль… В вашем мире — при жизни — была человеком, любившим, наверное, ваше местное спиртное употреблять. А в этом мире получила соответствующее предназначение…
— Все предметы… — выговорил ошеломленный Никита, — и я тоже мог бы стать каким-нибудь… предметом?
— Вряд ли, — икнув, ответил полуцутик, — уж больно в тебе прыти много. Тебя на какую-нибудь более одушевленную должность назначили. Бандитом, например…
— А что, у вас бандит — это должность? — удивился Никита.
— Конечно, — сказал, снова икнув, Г-гы-ы, — это не то что в вашем мире — полная анархия. А у нас так — назначили тебя бандитом — грабь. Назначили ментом — лови бандитов. Вот так общество управляется начальством с начала и до конца. Понял?
Никита ошалело потряс головой. Ничего он не понял.
— Но корнеплоды-то… Откуда?
— Да все оттуда же! — махнул полуцутик рукой куда-то в неизвестном направлении. — Таких-то как раз больше всего. Жил человек всю жизнь в своей норке — тихо-тихо, — а помер незаметно, так и на тот свет попал, кем его сущность себя представляла — корнеплодом. Только вот, оказавшись здесь, они часто буянить начинают. Автономии вот потребовали. И не любят, гады, если их тревожить… Мы часто сюда захаживаем — знаешь, какая потеха! Вот посмотри!…
Прежде чем Никита успел что-то сказать, Г-гы-ы, оглушительно икнув, перелетел через изгородь, вытащил из грядки первый попавшийся корнеплод, оказавшийся большой репой, и поднес его ко рту.
— Руки убери! — немедленно завизжала репа. — Руки прочь от корнеплодов! Товарищи, на помощь!
И тут же гул голосов поднялся с новой силой.
— Не сдавайся проклятым захватчикам!
— Мы с тобой!
— Всех не перекусаешь, сволочь!…
— Видал? — крикнул полуцутик Никите. — Умора! Они сейчас и петь начнут!
И действительно, хор корнеплодов, сначала нестройный и хлипкий, подхватил песню — и песня вдруг окрепла и поднялась над необозримым огородом, как грозное знамя:
— Вихри враждебные веют над нами-и, темные силы нас злобно гнету-ут! Смерть захватчикам!
Г-гы-ы захихикал и, клацнув клыками, снова поднес репу ко рту. Пение метнулось в сторону, скомкалось и угасло. Однако крики не стихали.
— Держись, репа! — неслось отовсюду. — Наша сила — в единстве!
— Бороться! В борьбе…
— …обретешь ты право свое!
— Ну и жри меня, гад! — бесстрашно завопила репа, трепыхаясь в цепких лапках полуцутика. — Все равно не дождешься мольбы о прощении… Не надо мне пощады-ы-ы… — срывающимся от волнения голосом затянула репа песню, — не надо мне награды-ы-ы…
— А дайте мне винтовку-у-у, — тут же подхватила вся колония. — А дайте мне коня-а-а-а!
Репа всхлипнула, но все же продолжала дребезжащим от наплыва чувств дискантом: