Он с силой выдохнул воздух сквозь сжатые зубы, успокаивая себя:
— Скайла, во имя всех Богов, как тебе это удалось?
— Тебе опять мерещится Скайла?
Он печально улыбнулся:
— Да, она крепко меня держит. Она — моя опора в этой жизни. И подумал: «Так же, как и ты».
Она кивнула:
— Поэтому ты и не делал никаких попыток?
Он искоса глянул на нее:
— Что?
— Я видела желание в твоих глазах. Оно было направлено ко мне... или к твоей Скайлс? Впрочем, это не имеет значения, ты можешь взять меня.
— Зачем ты так?
Она пожала плечами:
— Это отвратительный век. Мужчины убивают друг друга. А женщины? Они становятся собственностью, вещью без чувств и души. Объектом для насилия, избиения и унижения. Их используют. Для женщины жизнь всегда оказывается тяжелее.— Она покачала головой.— Я достаточно груба и жестока, чтобы выжить в этих условиях. Многие считают лучшим выходом умереть, чем страдать в этих песках,— она пожевала губами и сплюнула от отвращения.— Мужчины хотят меня. Все, даже ты. Но ты не торопишься. Почему?
Он рявкнул от злости:
— Может, это самоуважение и мое достоинство?
— Хорошо, оставайся таким, какой ты есть, не меняйся. Я сыта мужчинами по горло.
Стаффа, желая подавить растущий гнев, набрал полную грудь воздуха. В горле у него пересохло:
— Зачем это сопротивление? Может, лучше сдаться и умереть?
— Месть, Таф,— она махнула рукой.— Бог позволил нам, человечеству, превратить нашу жизнь в вечную смерть. Страдания, мы их создаем сами. Я никогда... О, все это не имеет никакого значения. Я не очень глубоко изучала этот вопрос. Я не знаю, отправляется ли наша душа после смерти к Богу, но я бы очень хотела, чтобы этот ублюдок испытал те же страдания, унижения и боль прежде, чем я умру.
— О ком ты говоришь? Месть кому?
— Богу,— прошептала она, опустив голову, ступая огрубевшими подошвами по горячему песку.
— Ты была этарианской жрицей?
— Седдианской,— прошептала она, голос ее стал бесцветным,— но это никому не нужно знать.
Он смотрел на нее долго и молчал: «Кто я такой, чтоб осуждать ее за религиозность, за предрассудки? Кто я такой, чтобы презирать ее, особенно после того, что я сам натворил? Наверное, мы сами платим за свои преступления»,— думал Стаффа.
Вдвоем они бережно опустили останки Пибэла на дно канавы. Стаффа встал и, поколебавшись секунду, наклонился, перевернул покойника на спину, сложил ему руки накрест на груди, положил рядом голову, сдул песок с открытых глаз и прикрыл веки...
Кайла странно смотрела на него:
— Зачем ты это делал для него?
— Честь и хвала его достоинству. Уважение.
— Ты совсем не похож на раба, Таф.— Она отвернулась и пошла вдоль канавы.— Кто ты?
— Никто,— грубо ответил он, и чтобы предотвратить еще вопросы, протянул ей медальон:— Вот Пибэл просил тебе передать.
Она посмотрела и взяла ожерелье, сжав его в кулаке. Одинокая слеза пробила дорожку на ее запыленном лице. Стаффа видел, как судорожно подергиваются мышцы ее тела.
— Пойдем, а то опоздаем,— поторопил он.— Мне тоже будет его не хватать.
Он взял ее за руку и вытащил наверх. Они поспешили к своим, которые уже надевали ремни, протянутые под трубой.
Кайла посмотрела на него:
— Ты не такой, как все. Ты сильный....
Стаффа пожал плечами. И тут она вдруг протянула ему медальон:
— Таф,— ее голос дрогнул,— сохрани это для меня.
Он отрицательно покачал головой.
— Пожалуйста! Англо найдет рано или поздно. Мне негде прятать. Пибэл хранил его в анусе. Англо... ну, ты понимаешь...
— Хорошо, я понял, я сохраню это даже ценой жизни. И верну тебе когда-нибудь... когда мы будем свободны.
— Спасибо, Таф... мой друг.
Стаффа подошел к своему ярму и медленно повесил ремни на израненные плечи.
— Хо,— выдохнула Кайла, рванув веревку. Стаффа сморщился от тяжести и боли, чувствуя дикое напряжение всех мускулов.
Хотя день клонился к закату, солнце продолжало немилосердно палить, прожигая зноем до костей. Пот стекал по телу Стаффы и испарялся почти сразу, оставляя белые соленые потеки.
Кайла? Скайла? Их образы смешались, каждая с выражением страдания и терпения. «Мой бедный Стаффа,— голос Скайлы зазвучал в порыве ветра,— ты хочешь знать, что такое быть человеком? В свое время ты обо всем узнаешь».
«Я узнаю обо всем». Он ясно-ясно вспомнил то мгновение. когда, сняв перчатку, прикоснулся к руке Скайлы. И вспомнил то безотчетное чувство тревоги, которое пронзило его сердце. Она была так близко от смерти, что это всерьез напугало его. Почему он никогда больше не касался ее? «Потому что меня посещали призраки прошлого... и мне все слишком легко доставалось».