— Ну, как дела? — спросила Струнина, обращаясь к Алтайскому.
— Хорошо, — тоже улыбнувшись, ответил тот. — Вот курить хочу.
— Ну, вот еще! Курить! Ожил, значит? Это хорошо! Завтра попрошу у завхоза табаку. Если даст — принесу.
В разговор встрял Голицын:
— Гражданин капитан!
Струнина сердито оборвала:
— Вы разве заключенный?
— Собственно говоря, нет… Раз нас за колючую проволоку не убрали, значит, пока не заключенный…
— Вот и называйте меня проста врачом или по имени-отчеству, Галиной Николаевной. Ну, что вам?
— Уважаемая Галина Николаевна… — потянул снова Голицын.
— Знаете, Голицын, в вашем уважении у меня почему-то нет нужды, — засмеялась Струнина. Но Голицын не захотел понимать ни иронию, ни сарказм — он сладко улыбнулся и потянул дальше:
— Нет, серьезно, Галина Николаевна. Вы такая молодая, интересная, у вас все впереди, вас уже ждет суженый…
— Суженый? Какое архаическое слово! — досадливо сказала Струнина.
— Да, да, именно суженый. Это очень точное слово. Суженый — значит спутник, предназначенный судьбой.
— Уж не вы ли это, князь Голицын?
— Что вы! Я женат. Вы знаете, я изучал в свое время хиромантию, по руке предсказываю будущее без ошибок. Хотите, я вам погадаю, а вы мне принесете хоть щепоточку табачку…
Голицын улыбнулся еще раз, с растяжкой выговорив слово «щепоточку» и показав при этом пальцами правой руки на согнутой ладони левой, какую именно щепоточку ему хотелось бы получить. Улыбка подняла зеленые бугры и ямы на его лице, проплешины колючей щетины — родила выражение раскрашенного кривляющегося сатаны.
Струнина растерянно посмотрела на Голицына, очевидно, не поняв, шутит ли тот или всерьез предлагает гадание, оглянулась по сторонам…
— Товарищ капитан, можете не сомневаться, — сказала басом пожилая курящая санитарка. — Даже адрес суженого мне сказал, да и не только мне, а, к примеру…
— Вот как? — обрела дар речи Струнина. — Скажите, нет ли сходства вашей родословной с князьями Воляпюк из «Сильвы»?
— Нет, нет! Что вы! — обрадованно сказал Голицын. — Я прекрасно понимаю ваш тонкий юмор! Цыган и шансонеток, смею вас уверить, в роду у меня нет! Видите ли, я интересовался с научной точки зрения и нашел…
— Нет, Голицын, спасибо! По недостаточной грамотности и неразвитости я предпочитаю свою жизнь делать сама, без помощи потусторонних сил.
Когда Струнина ушла, Голицын, чувствуя неловкость, присел на койку к Алтайскому и доверительно, пониженным тоном, начал издалека:
— Знаешь, Юрий, в тридцатых годах в Харбине я сделал большую работу и через третьих лиц передал советскому консульству. Нисколько не сомневаюсь, что эта представляющая большой интерес работа — о настроениях белого офицерства — не забыта и к Новому году я буду дома.
— Повесть об остатках бурелома, о их жизни в тридцатых годах? — зло спросил Алтайский, которому немедленно вспомнилось давно осточертевшее двуличие, бахвальство и подхалимаж «бывших людей». — Эх ты, репортер белых идей!
— Нет, нет! У нас ее отказались печатать. Тема актуальна, животрепещуща, если хочешь знать…
Но тут как раз принесли еду. Быстрицкий панибратски подмигнул Алтайскому, когда Голицын с поспешностью подхватил ведра у санитарки.
Алтайскому тоже сильно захотелось есть. Он с сожалением посмотрел на то, что принесла санитарка: кислый суп с зелеными помидорами — ему есть нельзя. Кишки у него сейчас тонкие, как папиросная бумага. Каша гречневая — мягкая, вкусно пахнет, но попадаются черные скорлупки и целые необрушенные зерна — тоже нельзя; хлеб черный, сыроватый, но душистый, особенно по утрам, — так и хочется откусить, однако попадаются кожурки колосков — опять нельзя… Остается кусочек голубоватого колотого сахара.
Быстрицкий уже начал понемногу есть. Алтайский пока воздерживался. И тот и другой были примерно в одинаковом состоянии: один перенес дизентерию, другой брюшной тиф. Быстрицкий начал поправляться несколькими днями раньше. Врачи пытались назначить им диетический стол, однако по приказу коменданта НКВД им продолжали выдавать общий паек.
И вот дымящаяся еда разлита в миски. Быстрицкий с аппетитом начал есть суп. Алтайский раздумывал — есть ему хотелось до одурения. Он взял миску с кашей, перебрал по зернышкам и очистил от кожурок горсточку гречихи, съел и запил кипяченой водой с сахаром вприкуску.