— Ну, а выходные, дополнительные отпуска студентам, которые работают? — спросил белобрысый боец.
— Какие отпуска? — изумился Алтайский. — Когда я два года изо дня в день вот так проработал, стал просить отпуск без содержания для сдачи экзаменов… Отстал я в учебе здорово. Хорошо, что у нас была предметная система, — значит, не обязательно ходить на лекции. На первом курсе можно было сдавать за пятый и наоборот, только деньги плати и учись хоть десять лет, пока не закончишь. Вот откуда пошли вечные студенты… Ну так вот, прошу я отпуск, а мне говорят: поденщикам никаких отпусков не полагается, да и совсем необязательно сторожу учиться…
— Как же это так? — зашумели бойцы.
— А вот так! — продолжил Алтайский. — Хочешь учиться — твое дело, но ты сам заработай деньги, если родители их не имеют. А для хозяина учение рабочего или служащего — помеха в работе.
— Попробовал бы у нас какой-нибудь начальник не дать положенный трудящемуся отпуск или выходные замылить — ьмиг бы шапка слетела…
Алтайскому снова пришла пора удивляться — бойцы опять начали рассказывать невероятные, по его мнению, вещи.
Если в Советском Союзе рабочий отработал сутки, то по закону двое суток ему положено отдыхать. Учащемуся рабочему дается 30–40 дней дополнительного отпуска для сдачи экзаменов. Причем эти дни оплачиваются, засчитываются в трудовой стаж…
«Не может государство всем, кто работает и учится, предоставлять такие льготы, — подумал Алтайский. — Наверное, их получают только заслуженные революционеры — старые большевики и, может быть, их дети».
Он так и сказал. И опять над ним потешались бойцы, и опять в их глазах мелькали гордость и превосходство…
— Принимай генерала! В пень ему колоду мать! — вдруг заорал кто-то благим матом.
Халаты вокруг Алтайского расступились: два бойца несли носилки, сбоку шел ефрейтор Леонид. На носилках лежал сухонький сердитый старичок. Шедший спереди чернявый боец с пилоткой под погоном оглядывался и что-то настойчиво пытался втолковать старику, но тот то ли не хотел его понять, то ли действительно не понимал — да и мудрено было понять смысл речи чернявого, поскольку матерных слов в его лексиконе было гораздо больше, чем нормальных человеческих.
— Эй, кто тут старшой? Принимай белогвардейского генерала! — опять заорал чернявый, не очень почтительно грохая носилки на землю.
Сердитый старичок вдруг взъярился:
— И какая косорукая ведьма тебя родила? Чтоб у тебя, щенка, руки отсохли!
— Ах ты, старый хрен… В пень, колоду… Такая мать! — заершился чернявый.
— Прекратить! — выступил из толпы сержант Еремин.
— А ты чего, сержант, за всякую падлу заступаешься? — бросился к нему чернявый.
— Молокосос! — заорал старик.
— Слушай! — строго сказал сержант чернявому. — Материться хочешь — отойди вон к отхожему месту… А больного сдавай как положено.
— Так это ты старшим барбосом будешь? Ефрейтор, он? — крикнул чернявый Леониду.
— Ты хочешь, чтобы я рапорт написал? — внушительно спросил сержант.
Чернявый взглянул на сержанта еще раз, задержал взгляд на синем канте красного погона НКВД и чуть сник:
— Ну, а чего он, белогвардейская сука: поднимай ровней, да не тряси, да подушку подложи, да штаны подай, да «барышня, уйдите — я стесняюсь своей наготы», — закривлялся боец.
— Молокосос! Мальчишка! — снова закипятился старик. — Я произведен в офицеры еще при императоре Александре Третьем! А ты вместо уважения к старшему по чину ведешь себя так, что заставляешь меня краснеть за русского солдата!
— Вот видишь! — жалуясь, сказал чернявый сержанту. — Всю дорогу так: он, дескать, старший по чину… Я что, слугой приставлен к этому генералу?
Ефрейтор что-то шепнул сержанту на ухо.
— Гражданин бывший генерал Крутилин! — обратился сержант. — Прошу следовать в палату!
Старик покосился на сержантские погоны:
— Слушаюсь, господин старший унтер-офицер! Только этого дурака прошу к носилкам не подпускать, — добавил он, поднимая сухую руку и указывая на чернявого бойца.
— В пень… колоду… — начал чернявый, но сержант перебил его:
— Хватит! Человек болен. Понял?
Чернявого заменил ефрейтор Леонид. Носилки осторожно подняли и понесли к дверям, которые уже распахивала вышедшая навстречу сестра-хозяйка.
Среди синих халатов прошел шепоток, вдруг кто-то громко сказал:
— А все же сразу видать, что генерал… Сердитый!