«Хозяин… — думал Алтайский. — Гнусно было бы сказать так про капитана Тяпцева. Ни продажной шкурой, ни хозяином-самодуром, покупающим чьи-то показания, капитан Тяпцев, похоже, не сможет быть. Он — исполнитель, орудие инструкции, повелевающей не судить, а осудить, но он честен в исполнении долга, как бы ни противна была ему самому эта инструкция, омертвляющая людей и его самого…»
Мысль о существовании этой инструкции Алтайский внушил себе после последнего разговора с капитаном. Знал, конечно, Алтайский и о советской Конституции, за которую, по его мнению, мог бы проголосовать каждый здравомыслящий человек. Но соблюдается ли Конституция, например, в части судопроизводства? Ведь существуют же «тройки», «особые совещания», для которых Конституция…
«Впрочем, надо будет в разговоре с капитаном упомянуть о конституционных правах. Интересно, что он скажет?» — решил Алтайский.
Потом в бараках стали известны два других приговора: 20 лет Позвонкову, служившему в японской жандармерии, — полному, надменному и зверски жестокому к тем русским, которые попадали к нему, заподозренные в нелояльности к «великому Ниппон»; 10 лет Кешке Сысо-реву — надзирателю в харбинской тюрьме, который тоже вволю поизмывался над соотечественниками, обвиненными в спекуляции или непочтительности к японцам.
Приговор Позвонкову приветствовал весь барак, приговор Сысореву многие осудили — слишком мягок!
— Расстрелять надо было! — кипятился незнакомый Алтайскому невзрачный мужичонко. — Знаете, что он сделал одной женщине? Когда в сорок первом году японцы запретили торговать золотом, он все нюхал — не пахнет ли где золотишком. Надо же было одной бабе похвастать золотыми зубами — вмиг оказалась в полицейском участке, где работал Кешкин приятель. Друзья погрели бабенку бамбуками по мягким местам, припугнули — она и скажи, у кого купила царскую пятерку… А пятерку ту продала ей другая женщина, беременная. Продала, потому что жрать было нечего, мужа ее на лесозаготовках убило. Пятерку эту покойный муж будущему младенцу «на зубок» купил, когда еще жениться собирался. Может, мужик-то убитый годами думал счастье свое увидеть в ребеночке… Кешка с приятелем и ее в кутузку да измываться по-всякому: говори, где золото закопано! А женщина все свое твердит: одна у меня пятерка была, осталось еще только кольцо золотое, мужнее. Тут разозленный Кешка на живот ей и сел… Ни ребеночка, ни кольца — всего Кешка лишил и еще подписку отобрал о неразглашении… Да женщина та скоро с горя зачахла, а перед смертью обо всем рассказала…
Барак гудел долго:
— Ничего! Попадет он, гад, к нам, уж не помилуем!
Между тем встречи Алтайского с капитаном Тяпцевым стали регулярными. Серый «воронок» чуть ли не каждый день доставлял Юрия Федоровича к знакомому двухэтажному зданию.
— В общем, Алтайский, как ни крутите, но у меня есть еще одно доказательство не в вашу пользу. С обвинением в шпионаже вам придется согласиться! — сказал Тяпцев при одной из таких встреч. — Михайлов показал, что однажды он дал вам 50 иен и вообще помог вашей семье, устроив вашего отца на работу в железнодорожную библиотеку. Что вы на это скажете? Полсотни иен — ведь это же плата за оказанные вами услуги…
Благодушное настроение Алтайского мигом испарилось, мысль заработала четко, когда он почувствовал решимость капитана довести до победного конца порученное ему дело.
— Нет, никаких денег Михайлов мне не давал, — уверенно ответил Алтайский. — И в библиотеке мой отец никогда не работал, что очень легко проверить — ведь СМЕРШ сейчас есть и в Харбине… Правда, в то время зарплаты мне не хватало, у меня родился сын, а цены росли, деньги обесценивались…
Вдруг поток его мыслей оборвался. Алтайский снял очки, закрыл ладонью глаза, потер пальцами лоб…
— Постойте! Деньги… — медленно сказал он и вдруг ахнул. — Капитан, я понял, за что мне мстит Михайлов!
— Это к делу не относится, — безразлично сказал капитан.
— Да как же не относится? — перебил Алтайский. — Вы понимаете, в то время я действительно нуждался. Верейский давал мне взаймы небольшие суммы, которые потом я отдал ему с лихвой. Может, это и были деньги Михайлова? Но честно говорю вам, я этого не знал. Михайлов может мстить мне вот за что… Однажды, когда я работал в туристбюро, ко мне обратился комендант советского консульства Шишаков. Обычно он подходил к левому углу прилавка билетной кассы, стараясь выбрать момент, когда никого не было поблизости, — тогда он мог говорить спокойно, не боясь быть подслушанным. Так было и в тот раз. Шишаков попросил меня достать билеты в одном купе для двоих дипкурьеров. «Если дипкурьер едет внизу — шпик над ним, если вверху — шпик под ним. Помогите избежать этого», — попросил Шишаков. Я посмотрел записи билетной кассы о проданных местах и увидел, что действительно в трех купе первого класса, выделенных нашей кассе, верхнее или нижнее места уже заняты — Танака, Хасимото, Хасегава.