Некоторым это удавалось. А вот Алтайскому, как всегда, не везло. У него не получалось даже то, что другими достигалось без особого труда. Алтайский давно пришел к выводу, что он удивительно невезучий человек. Например, достать махорки, если есть рубль, пустое дело, но только не для него: то карман оказывался рваным и махорка просыпалась, то купленный табак оказывался ворованным и его отбирал настоящий хозяин. Ботинки у Алтайского рвались непременно в грязь; перескакивая лужу, он попадал на предательскую доску, обдававшую его водой до воротника; даже среди сравнительно легких сосновых шпал находилась одна более тяжелая лиственничная, когда он подставлял плечо.
А как поначалу казалось просто и как в конечном счете оказалось трудно попасть в сангородок! Началось с того, что указание врачебной комиссии об отправке «доходяг» из леса в сангородок не было выполнено в полном объеме — туда попали лишь те, кого уже совсем не держали ноги. Алтайского, конечно, оставили на месте. Но организм его, ослабленный после брюшного тифа, начал окончательно сдавать в лесу — ничтожная царапина на руке вызвала флегмону. Только после этого Юрия Федоровича освободили от работ, он стал дожидаться очередной отправки в сангородок.
Прошло около двух недель, пока сформировали этап. И опять Алтайскому не повезло. Транспорт доставил больных, изможденных людей лишь до другого лагерного пункта ОЛП-5, расположенного неподалеку от сангородка. Там остро не хватало рабочей силы, и начальство приняло решение перебросить в ОЛП-5 из хозяйства Борисова всех самостоятельно передвигающихся на ногах. «Больных в сангородок можно будет доставить потом из ОЛП-5 с оказией», — очевидно, рассудило начальство. А потом надолго забыло об этом.
А эта история с «помощью», вспомнив о которой, Алтайский вновь сморщился, как от ложки мороженой клюквы, раздавленной во рту…
Пожилой, в свое время уважаемый «потомственный дворянин и обладатель фамильного герба» Круглов, между прочим, воспитанник Оксфордского университета, был очень набожен. Бог, очевидно, помогал ему, во всяком случае, у Круглова водились деньжата. Однажды он попросил Алтайского сделать ему нательный крестик. Алтайский согласился — свободного времени в ОЛП-5 было достаточно, почему бы и не попробовать? Когда заказ был готов, Круглов умилился при виде аккуратно вырезанного из березового наплыва византийского крестика. Он прослезился, узнав, что инструментом служил всего лишь маленький кусочек лучка. Щедрой рукой Круглов отвалил Алтайскому пять рублей и сделал новый заказ — «для близкого, сердечного друга Димы Апостолова». Когда и этот заказ был исполнен, Круглов попросил сделать еще один крестик для «отца Серафима». Одновременно он предложил Алтайскому заняться подысканием покупателя на шевровые полуботинки — «замечательные туфли, которые любой с руками оторвет».
— Только преклоняясь перед вашим, ну, не талантом… даром, что ли… Так выразительно изваять символ, самый высокий для христианина… — Круглов заморгал глазами, отвернулся и, справившись с чувствами, продолжил. — Не имея возможности воздать вам по заслугам, как вы того достойны, я доверяю вам продать эти туфли с тем, чтобы вы могли заработать, сколько сможете. Я, конечно, не могу сказать, что дарю вам эти туфли, — вы мне заплатите гроши, только гроши…
Однако когда Круглов принес туфли к Алтайскому в барак, то на прощанье сказал уже по-деловому:
— Будет покупатель — продавайте за полсотни, гарантирую десять рублей заработка!
Продать их Алтайский не успел. Неожиданно комендант произвел обыск в бараке, унес полуботинки в комендатуру, а через полчаса вызвал Алтайского — полуботинки оказались украденными из-под изголовья «близкого, сердечного друга Димы Апостолова», с которым, оказывается, Круглов спал рядом.
Алтайскому с трудом удалось уговорить коменданта «не вытряхивать из Круглова душу», как тот в сердцах пообещал, узнав, откуда появилась у Алтайского ворованная обувь.
Благородное негодование переплескивалось через край, когда, уставившись стеклянными глазами в плебейскую рожу Алтайского и оскалив нечищенные зубы, Круглов потребовал объяснений:
— Как вы могли назвать мою фамилию? — со страдальческой гримасой шипел он в ухо Алтайского. — Я же вам от души помогал, а вместо признательности получил черную неблагодарность! Ну, что бы стоило сказать, что ботинки ваши, и тем не предавать позору мою древнюю фамилию? Вы показали бы себя благородным, воспитанным человеком, истинным христианином, и я не остался бы перед вами в долгу… Понимаете?!