— На вот, мой горлачки, — строго показала она на крынки, а сама пошла в дом.
Когда она вернулась, Алеша стоял над тазом, держа в руках так и не замоченный в воде «горлачек».
— Ну, что же ты не помыл?! — укорила бабка. — Руки у меня грязные, бабушка, — ответил Алеша и показал руки с нестриженными ногтями, с давним налетом смолы, кусочками прилипшей коры.
— Ишь ведь ты какой! — неожиданно улыбнулась бабка.
— Ладно, я тебе полью. Вот только мыла нет. И хлебушка, — добавила она, вынимая из передника несколько картофелин и устанавливая на стол небольшую крынку с простоквашей. — Ты вот, с ополосками помой — показал она, разбалтывая в крынке воду, — знаешь, как отмывает, а потом чистенькой…
Алеша засучил рукава — молочные ополоски и правда отмывали руки.
— Ты и физиогномию тоже… — приказал бабка, придумав наконец, как бы ей выразиться покультурнее.
Алеша умылся.
— А, теперь вот ешь! — скомандовала бабка и отвернулась, когда Алеша куснул картофелину прямо с кожурой, а потом жадно припал к крынке с уже забытым запахом кислого молока…
Часа через два бабку окликнул немолодой сержант во главе группы вооруженных солдат с красными погонами и спросил, не видела ли она беглеца.
— Беглеца не видела, — ответила бабка. — А вот обходительного, чернявого да худого видела. Говорил, что не заключенный он и без пачпорта.
— Вот-вот, — перебил ее сержант, — нам его и надо!
— Так вот он к тому лесочку пошел. Сказал, что там где-нибудь на солнышке прилягет.
Когда солдаты уже подходили к лесочку, переговариваясь и бранясь, Алеша встал и неторопливо пошел к чаще. Сержант замер.
— Стой.
Алеша не оборачивался.
— Стой!
Алеша упрямо шел. Один из солдат вскинул карабин и, припав на одно колено, выстрелил. Алеша упал.
Бабка слышала выстрел и видела, как несли убитого. Ей почему-то показалось, что она не на Урале, а опять на родной Смоленщине. И идет не сорок шестой, а сорок первый год… Тогда вот так же несли бойцы своего, только тот шептал:
— Бросьте меня, братцы.
А этот не шепчет, не говорит, только кровь капает через настил из веток…
И все-таки Алеша не был убит. Случилось чудо: пуля прошла через мягкие ткани шеи и, не задев жизненно важных центров, вышла. Через две недели он был здоров и перестал думать о смерти. Очевидно, вблизи он ее хорошо рассмотрел, и она показалась ему слишком измученной, уставшей косить. И он пожалел ее и больше не пытался отягощать работой.
Воскресшего Алешу осудили лагерным судом на пять лет исправительно-трудовых лагерей, когда еще ни один из «манчжурцев» не был судим.
Статья 58, пункт 14 означала «контрреволюционный саботаж». Так обычно расценивался побег осужденных по бытовым статьям. Но можно ли было судить не осужденного и не лагерника?.. И что есть тогда побег?
Мы учились с Алешей вместе в Харбинском университете, и хотя он был на другом факультете, но запомнился очень отчетливо.
Очевидно, потому, что был тихим среди горластых студентов и взгляд темных выразительных глаз его невольно привлекал внимание своей задумчивостью. Мне он был симпатичен. Видел я его последний раз в пятидесятых годах. Встреча была мимолетной, и мне не удалось перекинуться с ним даже парой слов.
Где ты, Алеша? Как живешь?
Майн Рид по-советски
Ленинградский школьник Боря Орлов любил мечтать. Очевидно, Луи Буссенар, Майн Рид, Фенимор Купер, Жюль Верн, Даниель Дефо да и другие достаточно прославленные авторы были тому причиной. Мать Бори, любящая, заботливая, к тому же учительница не только по профессии, но и по призванию, поощряла увлечение книгами единственного сына.
Отличник Боря Орлов мечтал о приключениях в жарких тропиках, на необитаемых островах, о схватках с кишащими вокруг них акулами и пиратами. Ленинградский порт манил его запахами тропиков, рыбы и океанской соли…
По лагерному формуляру, Боря — шпион и контрреволюционный саботажник!
Боря больше молчит, рассказывает неохотно, видно, как борется с собой и мучается воспоминаниями, тщетно пытаясь восстановить провалы в памяти. Об этих провалах своей памяти Боря точно не знает, но видимо, догадывается и боится их повторения. Отягощенный печальным опытом своей короткой, но уже исковерканной жизни, Боря продолжает смотреть на нее еще мальчишескими глазами, в которых, когда он молчит, можно увидеть взрослую боль и недоумение: неужели это жизнь? Неужели так было и будет всегда? Как могут люди называть жизнь счастьем?