Дом девушек
История дома — это история дружбы, причем очень серьезной, группы девушек в полном расцвете. Происхождение этой дружбы теряется где-то во мгле прошлого, факт тот, что это были слегка пьющие студентки, выпускницы в основном филфака, женского факультета женского же института, мальчики туда не шли по причине того, что их сразу же загребали в армию. Так что волей-неволей все педагогические коллективы в те поры были преимущественно женские, результат государственного недоразумения и небрежения в адрес школы, и как результат можно было себе представить, что творилось в общежитии! Четырнадцать коек в одной комнате, ни дня ни ночи, кто сидит за столом ест, кто валяется в кровати, вечный хохот, музыка, кто-то принес бутылку с днем рождения и т.д.— и не без склок, разумеется. Но дружба, вот что характерно, на всю жизнь, и как-то влетает в сознание, что надо построить дом один на всех, опять же общежитие.
Эта идея возникла как раз в фольклорной экспедиции на Север, где они все (шесть душ) жили в брошенном доме площадью в сто двадцать метров из крупных вечных смолистых бревен. Раз — и купили его на снос. Два — договорились, и за ничто, за бутылку водки, два мужика разобрали дом. Пронумеровали составляющие части, погрузили на лесовоз (еще две бутылки шоферу) и при общем ликовании — бензин был тоже лесхозовский, а шоферюге интересно прокатиться в Москву,— громада тронулась и рассекает волны, а куда — в одну деревню, в 100 км от Москвы, у девушки по имени Джонни там живет семья, мама-папа, и туда и был кинут на прорыв лесовоз, а Джонни поехала в кабине в недельную дорогу, весело.
Дом приехал и лежал в виде пирамиды Хеопса, дальше веселье кончилось, руководство деревни (совхоз) согласилось выделить участок под застройку только при одном условии, что Джонни будет работать учительницей в сельской школе.
Джонни, тихая и уступчивая, миловидная и готовая на все для друзей, и при угрозе, что куча дров так и будет лежать, а подруги и их общий смех растворятся во тьме деревенского недоброжелательства, да и ей светило распределение куда-то в глухую Сибирь, в холода и в то же общежитие — Джонни взяла на себя тяжкий груз обязательств и пошла в деревенскую школу училкой, все.
На этой жизни (Джонниной) можно было уже загодя ставить крест, но дом начал подыматься. Родители Веры, другой совладелицы кучи дров, поняли серьезность момента (собственность под Москвой!) и отец, майор в отставке, приехал с деньгами и стал руководить сборкой.
Красавец дом на окраине деревни, вдали от магазина, асфальта и правления, от колодца и людских глаз, поднялся и встал, северный гигант, а отставной майор, вручивши дочери и ее подруге ключи, вложив все сбережения и силы в постройку, вернулся к себе домой и там быстро умер от инфаркта, перенапрягся, видимо, веселье кончилось, еще одна судьба пошла на дом; веселье кончилось еще и потому, что прописать в доме согласились одну только Джонни, а дочь майора, вложившая в дом все сбережения небогатой семьи, жизнь отца и свои небольшие еще мечты о собственности, осталась как бы не удел.
Но, по совету юриста, дело сладилось на дарственной, которую Джонни подписала у нотариуса. К Вере по дарственной отходили три комнаты в девяносто квадратных метров, а Джонни, как единственная прописанная в деревне, не пошевеливши пальнем и внеся три копейки, стала владелицей 30 квадратных метров с печью, огромной комнаты в два окна. Правда, она вложила в дом свою судьбу, но об этом потом.
И началось.
Кто только в этом доме не жил и не пил, какие только звуки музыки не разносились по тихой окраине села, и какие только личности не грелись на обширном участке возле дома прямо на траве в диком виде.
Владелиц же официально было две, Джонни и Вера по прозвищу Винни-Пух, у них у всех были прозвища. Девушка по кличке Джонни стала постоянная жилица, все темные зимние ночи, все свои одинокие учительские морозные дни она провела на окраине злой деревни, с институтом было давно покончено. Мать умерла на соседней улице, отец опустился, приходил просить стакан, вся деревня знала, у Джонни водится самогон (она научилась еще в общежитии, девушки с жутким хохотом в условиях своего женского монастыря осваивали производство спиртного и, собравшись в кучку, очищали сивуху с аккуратностью будущих матерей и учительниц).
Деревня прощала самогон себе, но учительницу к самогону ревновала (как же так, если и учителя будут самогон заводить), хотя Джонни была местного происхождения. И другие претензии были у деревни к ней, что она не жалеет родного отца. Действительно, Джонни не оставила осиротевшего папашу у себя жить, выгоняла его методически, как только он засиживался зимними вечерами, не желая идти к себе в грязную холодную избу.
Деревенские ревниво понимали, что она защищала от отца свои городские обычаи, сохраняла дом для жизни с гулящими подругами, и они были правы. Джонни выгоняла отца, потому что он бы начал донимать московских криками, претензиями и кулаками, поэтому Джонни спроваживала папашу, местного Мармеладова по фамилии Миловзоров, Джонни тоже была Женя Миловзорова, точно соответствующая фамилии, тихая, кроткая, миловидная, местные одинокие алкоголики сначала то и дело приходили ночами к ней свататься, но она никогда не откликалась. Тихая и миловидная, она всю неделю после уроков готовила для подруг самогон, прямо к уик-энду, когда приезжала вся компания плюс еще некие молодые люди без жилья и почти без одежды, христиане и философы в брезентовых штормовках, с рюкзаками, в которых болталось все их каторжное имущество, нечистое вафельное полотенце, скромная пустая баночка для питья, обмылок в пакетике, какие-то не ведомые никому носки, кучка книжек россыпью и везде крошки хлеба и табака. Бритв они не знали, это были ряды бород.
На субботу-воскресенье приезжала также Вера, главная хозяйка, которая тихо размышляла и рассчитывала, где чего побито, какие окна, где чего нагажено и облито после последнего посещения, и сразу же начинала, как мышь, терпеливо скрести, вычищать, прибирать, вставляя кусочки стекла в выбитые места, а в остальном все было весело и нормально, спали на сенниках, постепенно притаскивали на себе какую-то старую мебель со свалок, какие-то волокли в электричках стулья, части столов, а то обнаруживали на деревенской помойке железный остов кровати — и один из приезжих потребовал себе пилу и топор и, к восторгу пьяной компании, пилил, строгал и обтесывал и в результате сварганил деревянный настил на кровать. Кровать была покрыта синим тюфяком, а мужчина, так хорошо себя зарекомендовавший (новенький, которого привезла одна из подруг, Пончик),— этот мужчина вскоре женился на Пончике и стал самым что ни есть атлантом в рассыпающемся доме, появлялся уже со своими инструментами, и дело кончилось на следующем: у Пончика в далеком городе на Кубани свалилась в болезни мать, Пончик исчезла из жизни общего дома на три месяца, на всю осень, а затем вернулась, схоронивши мать и продав ее домик, т.е. вернулась с деньгами, и Вера под давлением обстоятельств (неожиданно родила без мужа, искала деньги на фиктивный брак для того чтобы прописаться в Москве) — короче, Вера продала одну из комнат дома Пончику и Пончиковому мужу (у них тоже должно было родиться чадо), но в те времена просто продать жилье было невозможно, крепостное право господствовало над гражданами России, нужно было прописываться по месту жительства, а это место папа-Миловзоров определял двумя словами: «зависть и ненависть», с ударением на втором слоге в слове «ненависть», получалось в рифму. То есть теперь фокус с дарственной у них не прошел бы, правление отказало сразу и решительно.
Сошлись на оформлении долга, Пончики получили в зубы одну комнату и к ней бумажку, заверенную в Москве у нотариуса, что они дали Вере взаймы огромную сумму в две с половиной тысячи рублей. Это тогда была цена хорошего дома в деревне.
И молодежь (Пончик с сыном, одинокая Джонни Миловзорова и Вера со вдовой мамой и маленькой дочкой) зажила в доме, Джонни постоянно, как всегда, а другие владельцы на конец недели и на теплое время года; как-то так получалось, что постепенно все посторонние гости осели на ночевку у Джонни Миловзоровой, в остальных трех комнатах воцарился семейный уют, занавески, горшки, детские кроватки, керосинки и кошки.