Довольно часто, в дореволюционной и современной этнографии и фольклористике можно встретить отождествление шүрәле с хозяином леса и персонажем из русской мифологии — лешим. На наш взгляд данные аналогии не имеют под собой серьезного основания. Образ шүрәле у татар имеет сложный синкретический характер, присущий исключительно данному персонажу. По всей видимости, он возник в эпоху средневековья, в условия тесных этнических и культурных контактов предков татарского народа с местными финно-угорскими народами. Неслучайным, кажется, тот факт, что мифологический образ шүрәле в наиболее четком и структурированном виде сохранился у татар-мусульман и татар-кряшен Заказанья — одном из основных татаро-удмурто-мордовских контактных зон Среднего Поволжья. В некоторых символических функциях татарского шүрәле явно прослеживаются заимствования из мифологии мордвы и удмуртов. В частности у мордвы существовала вера в могущественного духа (бога) леса — вирь-ава (лесная мать). Она представлялась в образе очень высокой черноволосой, голой женщины (ни с этим ли связаны гипертрофированные первичные женские половые признаки (огромные женские молочные железы) шүрәле, при том, что сам он не считался существом женского пола; его большой рост?). Вирь-ава иногда вступала в открытый контакт с людьми, могла заплутать их в лесу или защекотать до смерти (Мокшин 1968: 17—18). Схожий с татарским шүрәле лесной дух существовал у удмурт (ӵаӵӵамурт) (Первухин 1889: 83). Очевидные параллели можно выявить в образе шүрәле и чувашского сурралла («половинник», дух леса).
Под общим именем пәри (дию) у крещеных татар был известен целый ряд самостоятельных злых духов. Само слово пәри, равно как и представления о нем, были заимствованы предками татар от индоевропейского населения Средней Азии. Сложно сказать проник ли этот мифологический образ через исламскую культуру или синкретические религиозные системы древних персов (манихейство и зороастризм). В данный собирательный образ у татар вошли как представления из персидской мифологии, так и широко бытовавшие у тюркских народов верования в злых духов низшего порядка. Пәри ассоциировался у кряшен с неким уродливым антропоморфным существом, стремящимся обмануть людей, причинить им вред. Особо отталкивающий вид внешности данному сверхъестественному существу придавал черный цвет лица и единственный глаз посредине лба. Кроме того, у него были большие зубы и взъерошенные волосы поднятые вверх «как щетина у свиньи» (Максимов 1876: 22). Считалось, что пәри живут в заброшенных постройках людей, чаще всего в банях, землянках, вырытых людьми вдалеке от селения. Поэтому кряшены боялись вечером проходить в одиночку вокруг таких бань и домов, считая что живущие в них духи могут обмануть или обольстить их, завести на погибель в свое жилище. Избавиться от пәри было возможно пригласив для освещения здания священника или муллу. В случае, если это не помогало, приходилось полностью разбирать эту постройку. Лишившись дома, пәри должен был покинуть насиженное место.
Кряшены верили, что пәри бывают мужского и женского пола. Дети, отличавшиеся психическими болезнями, отстававшие в умственном развитии, «не от мира сего», считались потомством пәри, которые подкидывали их людям или меняли местами в утробе матери. В связи с этим, беременную нельзя было оставлять одну. В случае, если беременной женщине приходилось ночевать одной без мужа, она клала возле себя его шапку, чтобы пәри подумал, что она не одна. Кроме того, кряшенки «в положении», имели обыкновение класть под подушку железный нож. В этом случае пәри уже не мог подойти к постели. С этим же поверьем был связан обычай класть нож в люльку к ребенку, или в другое место, где он спал, чтобы его не похитил пәри или не причинил ему вреда. Если во время сна младенец падал с постели, кряшены были уверены, что его столкнул пәри. Обычно в таких случаях мать говорила: «хорошо еще, что вовремя проснулась… Иначе бы пәри унес его к себе» (Максимов 1876: 26).
С глубоко укоренившейся в сознании боязнью пәри было связано много поверий и суеверий. Так, если кряшену приходилось для отдыха присесть на дороге или улице, то когда вставал, он должен был плюнуть на то место, где сидел, чтобы его не коснулся пәри. Особого благоприятным временем для пәри было время древнетюркского праздника зимнего солнцестояния Нардуган, когда они вместе с Шайтаном освобождались из своего заточения и имели особое могущество в материальном мире. В это время они вступали в открытый контакт с людьми, обольщали молодых девушек, превращая их в пәри, вселялись в людей, делая их одержимыми (Максимов 1876: 26—27). Стеснение в груди, головокружение, обмороки, кровоизлияние, падучая болезнь у людей также объяснялись воздействием злых духов. Взгляд на природу этих болезней у кряшен был схож с воззрениями киргизов об «уяли кисаль» (людях подвергшихся воздействию духов). В этих случаях кряшены, как и киргизы, прибегали к помощи знахаря-шамана, который определенными магическими действиями должен был изгнать пәри и восстановить душевное спокойствие больного (Кастанье, 1913: 76). Столбы пыли, поднимаемые на дороге сильным ветром объяснялись действием этих злых духов. Кряшены называли это явление «Пәри туе» (праздник, свадьба пәри). В это время нельзя было выходить в дорогу. Чтобы обезопасить себя от нечистой силы необходимо было произнести слова: «Тер, тер, пәри каян килдең шунда кит» («Заворачивай, заворачивай, пәри откуда пришел, туда уходи») (Тябина: 206).