Единственной славянской страной, в которой политеизм приобрел явственную форму, было северное, бодричско-лютичское Полабье, которое в своей значительной части сохраняло еще племенной строй. Переход к политеистическим формам объясняется стремлением к созданию идеологического противовеса христианству в период немецкого натиска (с 928 г.), а одновременно и к появлению племенных божественных покровителей, так как компетенция полабских богов распространялась главным образом на регионы (в границах малого племени), а не на сферы деятельности. Древнейшее антропоморфное божество, по-видимому, возникло в Бренне до ее упадка в 940 году и, вероятнее всего, было калькой пражского св. Вита; после упадка Бренны это божество под именем Святовита было перенесено в Аркону на острове Ругии. Также где-то на южной окраине лютичских земель следует определить место возникновения Триглава, по примеру христианской св. Троицы. Эти первые божества христианского происхождения служили моделью для других подобных божественных существ, в чем можно убедиться на основе звучания мифологического имени Яровит, образованного по образцу Святовита. Нетрудно также понять, что политеизация Полабья, вызванная определенными политическими причинами регионального характера, не вышла за пределы этой земли, не развилась в Поморье, а тем более в Польше. В связи с политеизмом в Полабье возникли его культовые соответствия в виде святилищ, то есть мест пребывания богов и жрецов, которые опекали богов и их храмы. Подобные элементы неизвестны другим славянам, которые в области магии прибегали к помощи колдунов, а обряды проводили под открытым небом в рощах и у источников, иногда в горах или же под городищами. Кроме того, они создавали возле кладбищ культовые места «перынского типа» для почитания мертвых.
4. Славяне отдавали себе отчет в том, что религия является одной из форм общественного договора, санкционированного группой и представляющего собой групповое обычное право. Религия была как раз тем элементом группового права, который представлял собой эффективное средство, проверенное, как считалось, опытом, и позволяющее добиться помощи сверхъестественных сил в различных человеческих нуждах. Смена религии могла произойти только на основании решения уполномоченного для этого группового органа, то есть малоплеменного веча. После упадка племенного строя компетенция веча перешла к князю, однако он не решался сменить религию, то есть принять крещение, без согласования собственного решения с мнением знати и даже обращался к народу. Таким образом, христианизация каждой группы начиналась с правового акта. В понимании славян, каждая групповая религия была «истинной», то есть успешно выполняла свою функцию (в противном случае группа ее бы сменила), хотя одни религии могли быть более эффективными, другие — менее. Поэтому смена религии воспринималась не в теологической (онтологической, апологетической), а в политической плоскости, с учетом практической целесообразности принятия новой религии. Ход христианской миссии показывает, что, оценивая новую религию с утилитарной точки зрения, неофиты легко поднимали бунт, если оказывались обманутыми, невзирая на добровольное принятие христианства. Нельзя отрицать ту роль, которую играло принуждение в процессе христианизации даже в славянских странах, пользовавшихся политической самостоятельностью, не подчинявшихся иноплеменному владычеству. Одной из форм принуждения было давление со стороны центральной власти на сопротивлявшуюся периферию, что можно наблюдать на примере Болеслава Кривоустого. Однако одновременно на поморских землях, тесно связанных с центральной Польшей, миссия добилась успеха без вмешательства со стороны Болеслава. Другой формой принуждения можно считать применение его в отношении оставшихся языческих анклавов в уже христианской стране, как это случилось в Чехии при Бржетиславе 2 (1092). Однако некоторое время спустя Галл, рассуждая о миссионерской деятельности польского клира «в лесных дебрях», то есть в отдаленных местах Великопольши, умалчивает о роли государственного принуждения, в то время как на Руси печерский монах Кукша пытается самостоятельно обратить в христианство вятичей. Вообще на Руси княжеская власть избегала вмешательства в дела крещения, опасаясь, по-видимому, политических осложнений. В итоге основное бремя христианизации, то есть приобщения населения к христианским практикам, ложилось на духовенство приходских церквей, и на успех новой религии влияло развитие сети приходов. Этот массовый процесс осуществлялся во всех славянских странах в разное время, но не позднее, чем к концу 12 века. Старые верования и языческие практики были оттеснены на задний план религиозной жизни и в таком виде, со временем все более слабом и реликтовом, сохранились до новейшего времени.