Богатство, столь неожиданно свалившееся на него, и ощущение некоторой свободы позволяют Ремарку удовлетворять любое свое желание: щедро одаривать красивых и зачастую столь же богатых женщин из своего окружения; питать любовь к ценным произведениям искусства, приобретать знаменитые картины французских импрессионистов, дорогие восточные ковры, китайские, греческие и римские терракотовые фигурки; оплачивать частую смену мест проживания, ведь ими тоже определяется ритм его жизни. Давос, Санкт-Мориц, Ривьера, Рим, Париж, Нью-Йорк, Голливуд — он в постоянном поиске общения с большим светом и, влекомый любопытством к любым проявлениям жизни, наслаждается тем, что тот может ему предложить. Ювелиров, у которых его спутницы подбирают себе самые роскошные украшения; рестораны, где гурмана и его сотрапезников ожидает ужин с шампанским и изысканными винами и где можно забыть страдания, причиненные работой над только что начатым романом; атмосферу большого города с его ночной жизнью, в которой странным образом растворяется столь часто ощущаемая им пустота; галереи и музеи, по которым ценитель искусства способен бродить часами. И все же Ремарк остается сугубым индивидуалистом. И может повести себя как грубоватый, иной раз даже вульгарный собутыльник и при этом быть назавтра умным, отзывчивым другом и советчиком для тех, кто его никогда не разочарует. Ибо он чрезвычайно чувствителен, обид не забывает, по надобности ироничен, а подчас и циничен. Смеется от души, в словесной пикировке аргументирует остроумно и уверенно, любит «веселую» болтовню и сплетни, а они смакуются и среди голливудских звезд, и в эмигрантских кругах Нью-Йорка, и в маленькой Асконе, где временами собирается немалое число знаменитостей. Он предпочитает избегать умных разговоров с не менее именитыми собратьями по перу, хорошо чувствует себя среди «нормальных» людей. С ними он, щедрый и не пьянеющий, может говорить, шутить и забывать обо всем до рассвета. У него особое отношение к цветам. Ими он осыпает женщин, цветами убраны все его жилища в Старом и Новом Свете. Он обожает собак и кошек, они густо населят дом и сад в Порто-Ронко.
Ремарк выглядел блестяще, одевался всегда с консервативной элегантностью. «Простой парень из нижнесаксонской деревни, с крепко посаженной головой, лоб изрезан морщинами, волосы белокурые, глаза голубые, брови светло-русые, — записал в свой дневник граф Гарри Кесслер после визита к писателю, только что вставшему в когорту самых успешных. — Взгляд твердый, с проблесками лирики». В нем явно было то, что очень нравится женщинам. «Remarque was very elegant»[4], — мечтательно говорит Марта Фейхтвангер о человеке, с которым ей и Лиону Фейхтвангеру доводилось видеться в Берлине, Швейцарии и в американской эмиграции. «Не was very much an homme a femmes: the ladies liked him, he liked the ladies»[5]. Рут Мартон, с которой его связывали давние отношения и которую он охотно навещал, находясь в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе, вспоминает в своей книге «Мой друг Бони» о своей первой встрече с Ремарком в 1939 году, и читателю не трудно представить себе, как он мог очаровывать женщин: «У мужчин, ставших знаменитыми, далеко не всегда привлекательный вид, Ремарк же в своей тихой, залитой солнцем гостиной выглядел просто потрясающе и не таким уж задумчивым, как на суперобложках его книг. Голубые глаза его под косматыми бровями смеялись, и он показался мне милым и открытым. В майке, с шейным платком под цвет глаз, в брюках синеватого оттенка, он производил впечатление человека, которому нравится жить в Калифорнии, так же, как и на Лазурном Берегу, откуда он, как я слышала, только что приехал. Он был полон обаяния, прекрасно эрудирован и, кроме того, любезен и предупредителен. Я влюбилась в него сразу и бесповоротно». Альма Малер-Верфель, нашедшая в нем, несмотря на свою страсть к коллекционированию знаменитых мужчин, всего лишь бравого собутыльника, тоже не скупится на комплименты: «У Эриха Марии Ремарка чудесное лицо. Он высок ростом и строен... Не верится, что у человека может быть такая живая мимика. Левая бровь, толстая, черная, поднимается и придает его улыбке и смеху дьявольское выражение. Говорит он мало, но с прекрасной жестикуляцией».