– Но ведь картины попали к Савину почти сразу после ограбления, – поворачивается к Софье Иван. – Неужели он не мог ничего сделать?
– К тому времени их несколько раз свернули и развернули, – отвечает Софья. – «Буря» была покрыта с изнанки толстым слоем воска – так сделали при реставрации, – и, когда Джейми ее сворачивал, он ее, по сути, ломал. Краска осыпалась почти сразу. Савин мог бы попытаться что-то сделать, но он тогда еще мало знал. Он ведь не готовился к этому. Поэтому он сразу сказал, что лучший выход – это тщательно скопировать картины. А потом появился Салливан, и, когда мы ему все рассказали и показали, он понял, что других вариантов на самом деле и нет. Ну, и увидел свою выгоду, точно как ты вчера рассказывал.
– А где вообще были оригиналы? Почему Федяев их не нашел?
– Когда Савин закончил работу, он перевез их к Терезе, бывшей жене Салливана. Когда тот пустился в бега, она вернулась в Бостон. Поначалу ее дергали копы и ФБР, потом оставили в покое. Видимо, Салли как-то поддерживал с ней связь: у них же взрослые дети. Этим утром Салливан, наверно, виделся с Терезой первый раз за двадцать лет. Почти как мы с тобой.
– Все это ужасно романтично, – говорит Молинари, – но… Как будто кто-то умер.
– Федяев, – напоминает ему Штарк.
– Помнишь, Том, как ты в первый раз увидел копии? – спрашивает Софья. – Как ты тогда обрадовался? Понимаешь, Савин в чем-то прав. Он не смог сохранить оригиналы, но сами картины он сохранил неплохо. Как умел.
– Долбаные русские, – качает головой Молинари. – У вас ничего не бывает просто.
Иван первым спускается в гостиную. Сцена, которую он застает там, будет вставать у него перед глазами всю жизнь. Старый мойщик денег в немом отчаянии застыл с какой-то склянкой в руке и ложечкой в другой. Перед ним на стуле с подлокотниками Джимми Салливан. Голова его откинута назад, рот открыт, и невидящие голубые глаза смотрят в потолок.
Штарк молча вынимает пузырек и ложку из рук старика. Только тогда Лео Глик выходит из оцепенения и опускает Салли веки.
Эпилог
Москва, 2012
Длинное письмо от Молинари? Ивану трудно в такое поверить, но вот оно. По электронной почте вообще не пишут так многословно. Уж не учит ли и Том русский «по Толстоевскому»? Впрочем, Штарк по себе знает, что, когда заканчивается что-то важное, жизнь начинает течь медленнее. Вдруг появляется время для долгих прогулок по набережным, перечитывания «Войны и мира», сочинения пространных писем. Вот уже полтора месяца, как он уволился из «АА-Банка» и не ищет новую работу.
Виталя Коган не захотел обсуждать с ним Федяева и Салливана. О смерти обоих председатель правления прочитал в новостях. И о безуспешных попытках найти убийцу бывшего русского чиновника, перед смертью успевшего вернуть в Музей Гарднер самые дорогие картины, когда-либо похищенные в Америке. И о том, как гангстер, за поимку которого ФБР обещала два миллиона долларов, был найден мертвым в доме, принадлежавшем некоему Лео Глику, эмигранту из России, которого федералы хотели бы допросить, но который, похоже, спешно покинул и Бостон, и страну. Штарк успел лишь сказать Когану, что был свидетелем обеих смертей. Но Виталя жестом остановил его:
– Меньше знаешь, Ваня, лучше спишь.
– Я видел, как летают довольно крупные свиньи, – ответил ему Штарк. – Зря ты не хочешь послушать.
Выйдя из кабинета, он написал заявление прямо в приемной. Коган пару раз звонил ему, но Иван не брал трубку. И Виталя звонить перестал. В конце концов, незаменимых в Москве нет, даже если речь идет о специалистах по нетрадиционным инвестициям.
Молинари писал: «Только что вернулся из Амстердама. Зря ты не поехал: «Буря» Рембрандта – потрясающая картина. Нос лодки на ней смотрит в другую сторону. Во вложении пара фотографий, хотя, конечно, они ничего не передают. Вирсинга говорит, что его приглашение в силе и что он собирается публиковать свою «бомбу», только когда картины снова вывесят в Музее Гарднер, значит, время у тебя еще есть.
У Арьяна все, как он нам рассказал. Как у тебя с голландским? Я сфотографировал документы, они тоже во вложении:
1. Расписка Рембрандта в получении тысячи флоринов от Авраама Францена за картину «Буря на море Галилейском».
2. Расписка Францена в том, что ни он, ни его наследники не будут никому показывать эту картину в Голландии. А если нарушат обязательство, то должны выплатить Рембрандту или его наследникам тысячу флоринов.