— А может, мужчина? — крикнула Юлия и, подойдя к столу, на котором красовалась ваза с принесенными Вероникой тюльпанами, выхватила растения, бросила их на пол и добавила: — А то, что она еще не мокрая, так это легко поправимо!
И облила Веронику водой из вазы. Та, закудахтав (ни дать ни взять самая что ни на есть настоящая мокрая курица), вылетела прочь. Роман, лицо которого было непроницаемо, заявил:
— Довольна, солнышко?
— Ты же хотел называть меня теперь «крысочкой», Рома. Уже запамятовал?
Но не он запамятовал, а она сама — со своими провалами в памяти. Но она не могла вспомнить — или не хотела?
Муж, вздохнув, подошел к ней, держась, однако, определенной дистанции, и Юлия вдруг поняла, что это, по всей вероятности, из-за тяжелой хрустальной вазы, которую она все еще держала в руках.
И которой без особых проблем можно было проломить череп.
— Юля, не надо. Я ведь хочу тебе помочь. Мы все хотим тебе помочь…
Он прикоснулся к ее руке, и Юлия вдруг разрыдалась. Муж заключил ее в объятия и произнес, гладя ее по голове:
— Обещаю, что все будет хорошо… Все будет хорошо.
А Юлия, подняв на него заплаканное лицо, прошептала:
— Ведь эта фраза означает, что все уже плохо, ведь так?
Вероника — с высушенными волосами, в халате Юлии — была обижена не на шутку, однако Роман сумел задействовать свое обаяние по полной, чтобы убедить экономку не уходить — и не уволиться на этот раз уже по собственному желанию.
Но когда муж проронил несколько слов об увеличении зарплаты, Вероника сразу подобрела и, распечатывая коробку конфет, которую ей преподнесла Юлия (впрочем, пробормотавшая только какие-то стандартные извинения), бойко щебетала:
— Ах, Юлия Васильевна, милая моя… Все бывает, понимаю… Конечно, у вас стресс… А всем этим врачам вы не верьте. Они за деньги, причем ваши собственные, вам таких диагнозов понаставят… Ромашковый настой и горячая ванна — это лучшее лекарство от девяноста пяти процентов всех болезней. Так моя прабабушка говорила и дожила до ста трех лет.
— А как быть с прочими пятью процентами? — спросила Юлия, но экономка, даже не отвлекаясь на ее реплику, потому что готова была слушать только саму себя, рассуждала о чем-то совершенно ином.
Да, а как быть с прочими пятью процентами? Выходит, что она подпадала как раз под эту категорию — категорию буйных психов?
О чем размышлял Роман (а то, что он о чем-то размышлял, Юлия заключила по его сосредоточенному виду), она не ведала. И не была уверена, что хотела бы узнать.
Что, если он думает о том, что его жена психопатка. И что ее место в закрытой лечебнице для подобных субъектов?
Все же что сказали ему эти самые светила психиатрии? И какие именно ужасные диагнозы они пусть и не поставили ей, однако вскользь упомянули, беседуя с Романом?
Они ведь упомянули, не так ли?
Юлия вдруг спохватилась, поняв, что задала этот вопрос вслух. Правда, еле слышно, шепотом, да и по кухне разносилась бесконечная тирада Вероники Ильиничны:
— …и верить всем этим эскулапам! И тогда моя тетка решила обратиться к колдунье. Ну, самой натуральной, у них в городе это была известная особа, к тому же работавшая в городской администрации. Правда, брала она много, но результат был всегда позитивный. И…
А какой будет у нее результат — всегда отрицательный?
— Солнышко, — обратился к ней Роман. — На тебе лица нет. Что, голова болит?
— Вам надо прилечь, прямо сейчас прилечь! — закудахтала Вероника и, еще до того, как Юлия успела что-то сказать, подскочила и вцепилась ей в локоть. — Давайте я вас до диванчика провожу…
Юлия разрешила проводить себя «до диванчика», хотя не считала, что выглядит так особо плохо. Да и не чувствовала она, что у нее голова болит.
Позволив уложить себя на диван и подсунуть под голову подушку, Юлия отказалась от шоколадных конфет, которые ей настойчиво совала Вероника.
— Шоколада в самом деле не надо, он может мигрень провоцировать, — сказал Роман. — А вот свежевыжатый сок тебе не помешает, солнышко. Сейчас сделаю…
Муж удалился на кухню, Веронике — слава всем богам Олимпа! — кто-то позвонил на мобильный, и она, желая дать совет кому-то из своих многочисленных родичей, унеслась в коридор.
Юлия лежала и блаженствовала. Все же ей повезло с мужем. И она не будет его больше обижать. Ни за что и никогда!