Под утро страсти, как понял гоблин, поутихли. Но не до конца. Поэтому очередной женский истерический крик, от которого дёрнулись и крепче ухватились за оружие мастеровые, навёл его на невесёлые думы. Не сказать, что изначально, особенно с самого раннего утра, затемно, не выспавшись, ему было весело. Просто в голове, как ни странно, обычно всегда наполненной всякой всячиной, не всегда безвредной для окружающих, на этот раз было пусто, словно в горшочке из-под каши, из которого выбрали даже пригарочек. И не человеческая самочка, которую, небось, сейчас тискало разошедшееся от безнаказанности городское отребье была тому причиной. А его товарищи.
В который раз Худук, не сложившийся шаман, не удавшийся полноценный член своего племени, по собственной дурости покинувший его, а с течением времени и благодаря некоторым обстоятельствам в лице одного немаленького рыжего тролля, так и не вернувшийся в лоно семьи, злобный зеленокожий низкорослик, которым родители пугали детей не только в «светлых» семьях, но и в людских, никогда не жаловавшийся на память, когда дело касалось мести и люто ненавидевший уруков, «тёмных» собратьев за чрезмерную кровожадность, при этом с удовольствием прибегавший к жестокости по отношению к врагам, подумал о прихотливости судьбы. Ведь именно так легли кости и капризный драконий хвост, что самыми близкими ему существами (кроме, естественно, Рохли) стали зануда и чистоплюй эльф, скряга и тормоз гном и… человек. Кто бы ему сказал об этом, когда он молодым козликом скакал по родным Закатным горам, а ноздрями вынюхивал редкую, но вкусно пахнущую лаванду, то в первую очередь он свернул бы шутнику нос, а потом бы уже ржал по факту опухшей рожи, ибо был скор и на руку, и на язык. Но такова правда жизни… И теперь не находил себе места, переживая(!) о Ройчи, Ностромо и Листочке.
Второго и третьего, не взирая на противоположный его племени (да вообще-то и противопоказанный) цвет и постоянные, не совсем корректные шутки… уважал, и, не дай дракон с ними что-нибудь случится, он обязался бы ответить обидчикам страшной и болезненной карой. Если разобраться, как бы это ни смешно звучало, он не мыслил своей дальнейшей жизни без них. А вот сейчас они затерялись где-то там, в этом проклятом Агробаре, казалось бы, благополучном, но в одночасье вспыхнувшем, словно сухая лучина. Причём, человек и эльф накануне беспорядков направились именно в королевский дворец на не совсем обязательную встречу с местным хлыщом, неким маркизом, которого они имели неосторожность спасти из лап уруков. Сохранили ему жизнь на свою голову. За что благодарный дворянин и заставил их торчать лишние несколько дней в столице, а вдобавок натравил ещё и королевских дознавателей. Разумом-то гоблин понимал необходимость и неизбежность таких шагов маркиза, пытающегося расследовать такое странное и страшное событие, как появление крупного боевого отряда «тёмных» посреди мирного королевства, но… А сейчас, спустя небольшое количество дней дворцового переворота, убийства короля и полноценных погромов и грабежей, этот эпизод уже не казался экстраординарным. Худук только надеялся, что приставучий маркиз, позвавший его друзей в столь опасное время, в полной мере хлебнул неприятностей. Да-да, вот и они, мысли чистой незамутнённой вредности.
А ведь его интуиция, подкреплённая некоторыми, не самыми плохими колдовскими данными потомственного шамана прямо-таки кричала об опасности. Но он не смог настоять после кровавой встречи с уруками на том, что следует уходить из королевства или хотя бы двигаться к цели краешком агробарских земель. И теперь, вспоминая их конечный пункт следования, он понимал, что достаточно было выйти к побережью Внутренного моря и сесть на любой приглянувшийся корабль, следующий в нужном им направлении. Для этого совсем не надо было тащиться в столицу королевства, пусть и имеющую огромный порт. Лучше б они незаметно покинули не очень гостеприимную компанию вербарского барона ВерТиссайи с его пехотинцами и тихонько сбежали. В том, что они смогли бы уйти вместе со своим фургоном, он нисколько не сомневался и поэтому не понимал, почему Ройчи, интуиция которого была тоже достаточно отточена беспокойной наёмнической жизнью, засомневался и не стал менять маршрут. И они, словно овцы на заклание, притащились в этот гадюшник.
Худук аж зубами заскрипел, представив на минуту, как теряет тех, кто делил с ним кров, еду, прикрывал спину, с кем он пережил немало волнительных и опасных событий, в конце концов, кто был его боевым товарищем. Представив только на мгновение, как они с троллем остаются одни во враждебном по отношению к «тёмным» обществе (к слову сказать, на землях «тёмных» их тоже вряд ли ждали с распростёртыми объятьями и откупоренными бочками пива), как когда-то до встречи с наёмниками, его пробила крупная дрожь. То чувство одиночества и постоянной беззащитности перед окружающим, казалось, пропитало его, словно вонь долго ношенной одежды и немытого тела. Это было ужасно. И неважно, что, несмотря на маленький рост и комичные с точки зрения людей черты лица, внешне он выглядел уверенным и достаточно опасным, чтобы боялись его задевать различные переростки. Он совсем не хотел возвращать то непростое время, не взирая на то, что малыш Рохля вырос и стал в три раза выше и в два раза шире. Просто он уже отвык чувствовать себя загнанным зверем, и вновь вспоминать те ощущения не имел ни малейшего желания. За годы скитаний, даже с учётом порой очень опасных заданий, в компании товарищей ему было спокойней.