Беатриче было четырнадцать лет, когда она приехала к Лодовико. Она не была особенно красива; ее очарование заключалось в невинном веселье, с которым она подходила к жизни и присваивала ее себе. Она выросла в Неаполе и познала его веселье; она покинула его прежде, чем он смог испортить ее бесхитростность, но он привил ей беззаботную экстравагантность, которая теперь, на лоне богатства Лодовико, так потворствовала ей, что миланцы называли ее amantissima del lusso- безумно влюбленная в роскошь.14 Все прощали ей это, ведь она распространяла такое невинное веселье - "веселилась день и ночь", сообщает современный летописец,15 "в пении, танцах и всяческих удовольствиях", - что весь двор подхватил ее дух, и радость была безудержной. Серьезный Лодовико, спустя несколько месяцев после свадьбы, влюбился в нее и признался, что на какое-то время вся власть и мудрость стали ничтожными вещами рядом с его новым счастьем. Под его опекой она добавила душевных граций к соблазну своего юношеского очарования: она научилась произносить латинские речи, вскружила голову государственными делами и временами служила своему господину неотразимой посланницей. Ее письма к еще более знаменитой сестре, Изабелле д'Эсте, - благоухающие цветы в макиавеллиевских джунглях ренессансных распрей.16
С игривой Беатриче, ведущей танцы, и трудолюбивым Лодовико, оплачивающим счета, миланский двор стал самым роскошным не только в Италии, но и во всей Европе. Замок Сфорцеско разросся во всей своей красе: величественная центральная башня, бесконечный лабиринт роскошных комнат, инкрустированные полы, витражи, вышитые подушки и персидские ковры, гобелены, вновь повествующие о легендах Трои и Рима; здесь потолок Леонардо, там статуя Кристофоро Солари или Кристофоро Романо, и почти везде какая-нибудь роскошная реликвия греческого, римского или итальянского искусства. В этой великолепной обстановке ученые смешивались с воинами, поэты с философами, художники с генералами, и все это с женщинами, чьи природные прелести были усилены всеми изысками косметики, украшений и одежды. Мужчины, даже солдаты, были тщательно причесаны и богато одеты. Оркестры играли на множестве музыкальных инструментов, и песни наполняли залы. Пока Флоренция трепетала перед Савонаролой и сжигала суету любви и искусства, в столице Лодовико царили музыка и свободные нравы. Мужья попустительствовали похождениям своих жен в обмен на собственные экскурсии.17 Балы в масках были частым явлением, и тысяча великолепных костюмов скрывали множество грехов. Мужчины и женщины танцевали и пели, как будто нищета не преследовала городские стены, как будто Франция не планировала вторжение в Италию, как будто Неаполь не замышлял разорения Милана.
Бернардино Корио, приехавший из родного Комо к этому двору, описал его с классической пышностью в своей оживленной "Истории Милана" (ок. 1500 г.):
Двор наших принцев был великолепен, полон новых мод, нарядов и удовольствий. Тем не менее в это время добродетель так превозносилась со всех сторон, что Минерва вступила в сильное соперничество с Венерой, и каждая стремилась сделать свою школу самой блестящей. В школу Купидона приходили самые красивые юноши. Отцы отдавали ему своих дочерей, мужья - жен, братья - сестер, и так бездумно стекались они в зал любовных утех, что это считалось потрясающим явлением для тех, кто понимал. Минерва тоже всеми силами стремилась украсить свою нежную Академию. Поэтому славный и самый знаменитый принц Лодовико Сфорца призвал к себе на службу - из самых отдаленных уголков Европы - людей, наиболее сведущих в знаниях и искусствах. Здесь была греческая ученость, здесь пышно расцвели латинские стихи и проза, здесь были поэтические Музы; сюда из дальних стран съехались мастера скульптурного искусства и передовики живописи, и здесь раздавались песни и сладостные звуки всех видов и такие нежные созвучия, что казалось, они сошли с небес на этот превосходный двор.17a