И все же в откровенности Макиавелли есть нечто стимулирующее. Читая его, мы, как нигде, сталкиваемся с вопросом, который мало кто из философов осмеливался обсуждать: связана ли государственная власть с моралью? Мы можем прийти, по крайней мере, к одному выводу: мораль может существовать только среди членов общества, способных обучать и обеспечивать ее соблюдение; а межгосударственная мораль ожидает создания международной организации, наделенной физической силой и общественным мнением для поддержания международного права. До тех пор нации будут подобны зверям в джунглях; и какие бы принципы ни исповедовали их правительства, на практике они будут следовать принципам принца.
Оглядываясь на два столетия интеллектуального бунта в Италии от Петрарки до Макиавелли, мы видим, что его суть и основа заключались в уменьшении заботы о другом мире и росте жизнеутверждения. Люди с радостью открыли для себя языческую цивилизацию, граждане которой не беспокоились о первородном грехе или карающем аде, и в которой природные импульсы принимались как простительные элементы живого общества. Аскетизм, самоотречение и чувство греха потеряли свою силу, почти смысл, в высших слоях итальянского населения; монастыри зачахли из-за нехватки послушников, а сами монахи, монахи и папы стремились к земным радостям, а не к стигматам Христа. Узы традиций и авторитета ослабли, массивная ткань Церкви стала более легкой для мыслей и целей людей. Жизнь стала более экстравертной, и хотя она часто принимала форму насилия, это очистило многие души от невротических страхов и расстройств, омрачавших средневековый разум. Раскрепощенный интеллект с удовольствием проявлял себя во всех областях, кроме науки; буйство освобождения пока еще не сочеталось с дисциплиной эксперимента и терпением исследования; это должно было прийти в конструктивных последствиях освобождения. Тем временем среди образованных людей благочестивые практики освободили место для поклонения интеллекту и гению; вера в бессмертие была преобразована в стремление к вечной славе. Языческие идеалы, такие как Фортуна, Судьба и Природа, посягали на христианскую концепцию Бога.
За все это пришлось заплатить. Блестящее раскрепощение разума ослабило сверхъестественные санкции морали, и не нашлось других, способных эффективно их заменить. Результатом стало такое отречение от запретов, такое освобождение импульсов и желаний, такая роскошь безнравственности, какой история не знала со времен софистов, разрушивших мифы, освободивших разум и ослабивших мораль Древней Греции.
ГЛАВА XX. Освобождение от морали 1300-1534 гг.
V. ИСТОЧНИКИ И ФОРМЫ БЕЗНРАВСТВЕННОСТИ