Поэтому на того, кто дает повеления, противные милосердию, да будет анафема сит [да будет проклятие]. Если бы такое повеление было произнесено ангелом, даже самой Девой Марией и всеми святыми (что, конечно, невозможно), то анафема сит.... А если какой-либо папа когда-либо говорил обратное, пусть он будет объявлен отлученным от церкви.32
В последний день перед Великим постом Савонарола прочитал мессу на открытой площади перед Сан-Марко, причастил великую толпу и публично помолился: "Господи, если мои дела не искренни, если мои слова не вдохновлены Тобой, порази меня в этот миг". В тот же день его последователи устроили второе сожжение сует.
Александр сообщил синьории, что если она не сможет отговорить Савонаролу от дальнейших проповедей, он наложит на город интердикт. Хотя теперь синьоры были настроены к приору весьма враждебно, они отказались заставить его замолчать, предпочитая, чтобы бремя такого запрета оставалось за папой; кроме того, красноречивый монах мог быть полезен в борьбе с папой, который превращал папские государства в слишком сильную державу, чтобы это могло успокоить соседей. Савонарола продолжал проповедовать, но только в церкви своего монастыря. Флорентийский посол сообщил, что чувства против монаха настолько сильны в Риме, что ни один флорентиец не находится там в безопасности; он опасался, что если папа издаст угрожающий интердикт, то все флорентийские купцы в Риме будут брошены в тюрьму. Синьория уступила и приказала Савонароле прекратить проповеди (17 марта). Тот повиновался, но предсказал Флоренции великие бедствия. Вместо него кафедру монастыря занял фра Доменико, который служил голосом своего настоятеля. Тем временем Савонарола написал государям Франции, Испании, Германии и Венгрии, умоляя их созвать всеобщий собор для реформы церкви:
Настал момент возмездия. Господь повелевает мне открыть новые тайны и явить миру опасность, которая угрожает коре святого Петра из-за вашего долгого пренебрежения. Церковь вся кишит мерзостью, от венца ее головы до подошв ног; но вы не только не применяете никаких средств, но и воздаете должное причине бед, которыми она осквернена. Поэтому Господь сильно разгневался и надолго оставил Церковь без пастыря..... Ибо я свидетельствую... что этот Александр не папа и не может быть им; так как, оставляя в стороне смертный грех симонии, которым он купил папскую кафедру и ежедневно продает церковные блага тому, кто больше заплатит, а также оставляя в стороне другие его явные пороки, я заявляю, что он не христианин и не верит в Бога.33
Если, добавлял он, короли созовут совет, он предстанет перед ним и предоставит доказательства всех этих обвинений. Одно из этих писем было перехвачено миланским агентом и отправлено Александру.
25 марта 1498 года францисканский монах, проповедуя в церкви Санта-Кроче, перевел драматизм дела на себя, вызвав Савонаролу на испытание огнем. Он заклеймил доминиканца как еретика и лжепророка и предложил пройти через огонь, если Савонарола сделает то же самое. По его словам, он ожидал, что они оба будут сожжены, но надеялся своей жертвой освободить Флоренцию от беспорядков, вызванных неповиновением папе со стороны гордого доминиканца. Савонарола отклонил вызов; Доменико принял его. Враждебная синьория воспользовалась шансом дискредитировать приора, который, по ее мнению, превратился в беспокойного демагога. Она одобрила обращение к средневековым методам и договорилась, что 7 апреля фра Джулиано Рондинелли из францисканцев и фра Доменико да Пешиа должны войти в костер на площади Синьории.
В назначенный день большая площадь была заполнена толпой, жаждущей насладиться чудом или зрелищем человеческих страданий. Все окна и крыши, выходящие на сцену, были заняты зрителями. В центре площади, через проход шириной в два фута, были возведены костры-близнецы из дерева, смешанного с смолой, маслом, смолой и порохом, что гарантировало испепеляющее пламя. Францисканские монахи заняли позицию в Лоджии деи Ланци; доминиканцы вошли с противоположной стороны; фра Доменико нес освященную святыню, Савонарола - распятие. Францисканцы жаловались, что красная накидка фра Доменико могла быть зачарована настоятелем на несгораемость; они настаивали на том, чтобы он сбросил ее; он протестовал; толпа убеждала его уступить; он уступил. Францисканцы попросили его снять другие одежды, которые, по их мнению, могли быть зачарованы; Доменико согласился, пошел во дворец Синьории и переоделся с другим монахом. Францисканцы настояли на том, чтобы запретить ему приближаться к Савонароле, дабы он не был вновь очарован; Доменико согласился, чтобы его окружили францисканцы. Они возражали против того, чтобы он нес в огонь либо распятие, либо освященную Святыню; он отдал распятие, но сохранил Святыню, и между Савонаролой и францисканцами началась долгая богословская дискуссия о том, должен ли Христос быть сожжен вместе с явлением хлеба. Тем временем поборник францисканцев оставался во дворце, умоляя синьора спасти его любой хитростью. Приоры позволили дискуссии продолжаться до наступления темноты, а затем объявили, что испытание больше не может проводиться. Толпа, обманутая в крови, напала на дворец, но была отбита; некоторые аррабиаты попытались схватить Савонаролу, но его защитила стража. Доминиканцы вернулись в Сан-Марко, осмеянные населением, хотя, очевидно, именно францисканцы были главной причиной задержки. Многие жаловались, что Савонарола, заявив, что он вдохновлен Богом и что Бог защитит его, позволил Доменико представлять его в испытании, вместо того чтобы самому принять в нем участие. Эти мысли распространились по городу, и почти в одночасье последователи приора исчезли.