«…Стыдно признаться, — пишет по этому поводу Репин, — никто и не поверит, что я впервые прочитал некрасовский „Парадный подъезд“ только года два спустя после работы над картиной, после поездки на Волгу… Я не имел права не знать этих дивных строк о бурлаках. Все считают, что картина моя и произошла-то у меня как иллюстрация к бессмертным стихам Некрасова… сообщаю только ради правды»[157].
Гораздо больше, чем в России, оценили картину за границей, где она была на Венской всемирной выставке 1873 г. и на Парижской 1878 г. Известный немецкий критик Пехт прямо заявил, что на выставке, в Художественном отделе всех народов нет другой такой жизненной и солнечной картины, как «Бурлаки»[158].
Француз Ватон писал в 1878 г.: «В бытовых русских картинах есть простонародные типы, с суровою и дикою физиономией, которые — сущее диво исполнения и изобретения. Там есть и чувство и трогательность, а в некоторых картинах встречаешь ум, да еще самый тонкий и естественный; какой интересный нравственный этюд можно было бы создать на основании „Бурлаков“ г. Репина!»[159].
Поль Манц писал: «Кисть Репина не имеет никакой претензии на утонченность. Он написал своих „Бурлаков“, нисколько не льстя им, быть может, даже немножко с умышленною некрасивостью. Прудон, приходивший в умиление перед „Каменоломщиками“ Курбэ, нашел бы здесь еще большую оказию для своего одушевления… г-н Репин пишет немного шершаво, но он тщательно выражает и высказывает характер»[160].
В 1929 г. мне пришлось увидеть эту прославленную картину Курбэ в дрезденском Цвингере. Я был несказанно поражен ее технической отсталостью, по сравнению с позднейшими картинами этого великолепного мастера. Я тут же вспомнил о «Бурлаках» — насколько в них больше жизни, больше воздуха, солнца, правды и наблюдательности!
Бурлаки, идущие вброд. Вариант картины. 1872. ГТГ.
Картина до революции висела в том же дворце Владимира, в котором она находилась с 1873 г., только из бильярдной была перемещена в более парадную комнату — приемную. Оттого этого произведения Репина, столь известного по воспроизведениям, публика не знала, получив впервые возможность его видеть только теперь, когда оно заняло почетное место в репинском зале Русского музея.
Существует вариант той же темы, небольшого размера, писанный одновременно с большой картиной и помеченный художником 1872 г.[161] Он принадлежал некогда брату В. В. Стасова, Дмитрию Васильевичу, от которого в 1906 г. был приобретен в Третьяковскую галерею. В своих письмах Репин называет его «Бурлаки, идущие вброд». Он писан на основании рисунка и эскиза красками, сделанного в серую погоду в Ширяеве, в ту самую пасмурную неделю, о которой вспоминает Репин и которая пришла на смену долгой солнечной погоде. «Пасмурная неделя непогоды принесла большую пользу нашей технике. Все мы почувствовали какую-то новизну и в средствах искусства, и во взгляде на природу; мы постигали уже и ширь необъятную, и живой колорит вещей по существу. Трезвость, естественная красота жизни реальной впервые открывались нам своей неисчерпаемой перспективой красивых явлений».
Буря на Волге. На плоту. 1870. ГРМ.
Кроме этих обозначившихся успехов в колорите, Репин именно здесь особенно сильно развил свое чувство пространства, столь важное в композиции: «В кустарниках, на Лысой горе, я впервые уразумел законы композиции: ее рельеф и перспективу», — говорит он в тех же «Воспоминаниях». «Растрепанный, чахлый кустарник на первом плане занимает огромное пространство картины; кокетливо, красиво он прячет за собою лесную тропинку, а великолепную группу деревьев второго плана делает фоном. Вот рельеф картины, а мы все барельефы сочиняли в Академии»[162].
Репин здесь совершенно точно описывает одну из своих волжских акварелей, им особенно ценившуюся и поэтому купленную И. С. Остроуховым, из собрания которого она перешла в Третьяковскую галерею.
Осень на Волге. Акварель. 1870. ГТГ.
Освежающая перемена погоды натолкнула на новые мотивы, и в результате явились «Бурлаки, идущие вброд». Репину со всех сторон указывали как на единственный недостаток главной картины — ее растянутость в ширину. Даже Стасов, преклонявшийся перед Репиным и особенно перед «Бурлаками», не мог простить ему этого недостатка. Репин хорошо сделал, что не уступил своим советчикам ни в чем, даже в вопросе о растянутости композиции. Эта протяженность диктуется заданием, именно ею подчеркивается ритмичность шагания этой странной дикой волжской двадцатидвухножки. Она — не недостаток, а достоинство картины.
157
161
Размер большой картины Русского музея: 1,31×2,81, размер варианта Третьяковской галереи: 0,62×0,97.
162
И. Репин. Воспоминания («Бурлаки на Волге»), стр. 51. [См.