Мало того, что мы общались с послом за закрытыми дверями полных полтора часа, он подливал нам коньяк в маленькие рюмочки, рассказывал о том - о сем, в необременительном этом общении он умудрился как бы ненароком сверстать нам вторую программу действий в дополнение к той, что была получена от венгров. Он попросил выступить в своем посольстве, побывать в частях южной группы войск, расквартированных в братской Венгрии согласно Варшавскому договору, непременно встретиться с командующим и членами военного совета, и где-то еще побывать, где - сейчас и не вспомню. Много где.
А еще посол сделал широкий жест - от всей своей посольской души: разрешил обменять на форинты столько рублей, сколько кому захочется!
Что это значило - надо понимать. В те времена каждый выезжающий из страны имел право взять для обмена на валюту некую минимальную сумму рублей, для всех одинаковую. Но нелегально многие провозили суммы гораздо большие. Как их поменять на местную валюту, чтобы без последствий? Целая проблема. Теперь посол избавлял нас от нее, он здесь хозяин.
Крупную сумму пропер через границу только Иван Переверзев. Он и поменял ее там же в посольстве на кучу форинтов. Гостев предусмотрительно обменял чуть-чуть, а у Тихонова с женой и без всякого обмена было достаточно. Не было проблемы и у меня: предстояло получить именно в форинтах вполне приличную сумму за постановку в театре Бартока нашей с Левой Новогрудским пьесы. Я их потом получил и потратил на лайковое пальто для Алены. Возвращался без перевеса.
У Тихонова покупками занималась жена Тамара. Игорь Гостев, оснащенный многолетним хозяйственным опытом директора картины, со своими накоплениями расправился быстро. А вот Иван Переверзев, сосредоточив при себе после встречи с послом внушительную и теперь законную сумму, ее почему-то не тратил. В паузах между визитами и выступлениями он торговые точки не посещал, а любовался окрест - в Венгрии есть на что посмотреть. Я с тревогой наблюдал за его безответственным поведением, иногда напоминал, что тратить-то надо, скоро уезжать, он отмахивался: успеется!
А наш гастрольный марафон начался без промедления: выход на сцену перед или после показа "Фронта", пресс-конференции, зрительские вопросы, наши ответы, затем - в машины и - на следующий объект. Другой кинотеатр или клуб, воинская часть или завод, снова выход на сцену, ответы на вопросы - о себе, о творчестве и - скорее в машину. И так - успевай поворачиваться.
Больше остальных, как вы понимаете, доставалось Тихонову. Он водрузил на себя большие темные очки в целях уменьшить свою узнаваемость. Напрасно: так он вообще смотрелся стопроцентным шпионом. О чем я ему и сказал. И не ошибся. Уже на следующий день вышла газета с полосной фотографией Тихонова, шагающего по улице в черных очках, под крупным заголовком: "Штирлиц в Будапеште". Я сохранил эту газету.
В одну из пауз зашли в универмаг, крупный, рядом с нашим "Интерконтиненталем". Заглянули на минутку. Но стоило Славе остановиться что-то рассмотреть в витрине на первом этаже, как на всех остальных шести или восьми этажах прекратилась работа. Включилось внутреннее радио, и взволнованный девичий голос оповестил, что в универмаге находится советский артист Тихонов, который на самом деле разведчик Штирлиц. Радио говорило по-венгерски, но было понятно, о чем речь, потому что Штирлиц на всех языках звучит как Штирлиц.
Экстренное сообщение имело своим следствием то, что все молодые и не очень молодые продавщицы этого грандиозного торгового заведения побросали прилавки на всех этажах и устремились к Тихонову за автографом. "Автограмму! Автограмму!" - щебетали они, протягивая ему фирменные книжечки для чеков.
Да, извините, чуть не забыл полнее сказать про жену Тихонова, которая, как было сказано, сопровождала его в той поездке.
Жена Тихонова оказалось сравнительно молодой женщиной, худенькой, решительной и, на мой взгляд, несколько лишенной того загадочного качества, которое принято называть женственностью. С ее личика не уходило выражение неизбывной хозяйственной озабоченности и сосредоточенности на чем-то своем, незамысловатом...