— Безусловно. К следующему заседанию я буду готова его предоставить.
— Хорошо. Тогда на этом сегодня и закончим. Следующее заседание состоится через две недели… э-э-э-э… шестого июля.
Немногочисленный народец, присутствовавший в зале исключительно по долгу бизнес-службы, загомонил-зашебуршил на выход. Потому как пятница — она не только для пожилой судьи отрада. Пятница — праздник общенародный. Особливо в краткосрочную летнюю пору.
Асеева сложила документы в портфельчик, мельком заглянула в зеркальце и, оставшись более-менее удовлетворенной увиденным, вышла следом за остальными. Оппонент Бажанов проводил ее недобрым взглядом, а затем перекинулся парой фраз со своим помощником — прыщавым юнцом, на самодовольной физиономии которого отчетливо проступали три класса Оксфорда. Впрочем, стоило Павлу Тимофеевичу изменить тональность в сторону недовольства и раздражения, как чопорно-оксфордское выражение тотчас сменилось угодливым церковно-приходским. Юнец часто-часто закивал головой, впитывая начальственные инструкции и присовокупив к оным врученный Бажановым невеликий пакетик, нырнул в дверь, ведущую в святая святых — комнату отдыха судей.
Сам же Павел Тимофеевич бросился догонять Асееву и настиг ее на парковке суда. Аккурат в тот момент, когда юрисконсульт «Магистрали» собиралась укрыться в своей миниатюрной канареечного цвета «шкоде».
— Яна Викторовна! Подождите! Можно вас на минуточку?
Асеева поморщилась, но, притормозив, обернулась:
— Мне кажется, мы с вами сегодня и без того перебрали лимит общения?
— Буквально пару слов! Как говорится, без протокола.
— Хорошо, слушаю.
— Не поделитесь секретом: где вы раздобыли оригинал? Мне думалось, его давно не существует в природе?
— Рукописи не горят, — усмехнулась юрисконсульт «Магистрали».
— С юридической точки зрения, этот афоризм не выдерживает критики. Да и с литературной, кстати, тоже. Вспомните хотя бы Гоголя.
— Вы хотели поговорить со мной о литературе?
— Вовсе нет. Это так, к слову пришлось. А хотел я вам, уважаемая Яна Викторовна, сказать, что даже при наличии подобного артефакта, боюсь, ваши дела отныне все равно обстоят не столь блестяще.
— Меня не интересуют ваши оценочные суждения. Это во-первых. А во-вторых — бойтесь за кого-нибудь другого. За меня — не нужно.
— Тем не менее согласитесь, что убийство господина Червеня вносит в наше с вами… э-э-э-э… опять-таки выражаясь литературным языком, «противостояние» интригующий колорит?
— А при чем здесь убийство Червеня?
— Ну как же? В свете той нелицеприятной роли, которую сыграли сотрудники охранного предприятия «Квадрига»…
— А что вы подразумеваете под словом «нелицеприятный»?
— Лично я подразумеваю насильственное воспрепятствование попыткам законного руководства завода приступить к исполнению своих обязанностей.
— Прошу прощения, Павел Тимофеевич, но «законность» того или иного состава руководства я готова обсуждать исключительно «под протокол»!
Бажанов аккуратно пригладил растрепанные ветром жидкие волосишки и как бы доверительно как бы улыбнулся:
— Ох, Яна Викторовна! Не на той… Не на той стороне баррикад хлеб насущный добываете! Решительно не понимаю: как вы вообще можете работать на Голубкова? На человека, выступившего непосредственным виновником всех тех несчастий, что обрушились на вашу семью? Это ж, извините, форменный мазохизм! Знаете, как в народе говорят: «Скажи мне, на кого ты работаешь — и я тебе скажу, кто ты».
Глаза Асеевой сощурились — не то от гнева, не то от ветра:
— А еще в народе говорят: «Ахал бы дядя, на себя глядя».
— Хм… А вы непростая штучка, Яна Викторовна!
— А вы только теперь это поняли, Павел Тимофеевич?
— Нет, не теперь. Но согласитесь, после того как все газеты отписались, что руководитель «Квадриги» застрелен киллером, рабочие завода могут усомниться в чистоте помыслов питерских благодетелей. А если вспомнить, что во времена не столь оные ваш босс носил трогательную кличку Брюнет и проходил по нескольким уголовным делам, картина складывается…
— Павел Тимофеевич! — бесконечно устало попросила Асеева.
— Да?
— Простите меня за подобную неполиткорректность, но… Идите в задницу!
Юрисконсульт «Магистрали» сердито рванула на себя водительскую дверь, нырнула в салон и поставила в споре представителей двух хозяйствующих субъектов внушительную точку-хлопо́к.
Парадоксально — но факт: в данную минуту непримиримый ее противник и антагонист Бажанов, более известный в определенных нешироких кругах как Паша Дрын, почти восхищался этой женщиной!