Но даже оглушительный крик боли и отчаяния, который вырвался из горла Рэя Ричардсона, несколько жутких секунд наблюдавшего за женой, падавшей с небес на землю, был тут же поглощен враждебным нутром Решетки.
Открыв глаза. Митч машинально потрогал шишку на голове и, неуверенно оглядываясь, уселся на полу. В какой-то момент ему показалось, что он опять играет в футбол за свой колледж, и ему просто досталось по лбу во время очередной схватки. Однако, покрутив головой, он понял, что находится совсем в другом месте, хотя никак не мог припомнить, где именно и как долго он здесь провалялся. Да и вообще, кто он такой. От этого замешательства и чувствительной контузии ему стало плохо, и, не понимая, что делает, он стащил с лица защитные очки.
Тут же один из отраженных лазерных лучей попал ему в левый глаз, пройдя лишь в нескольких миллиметрах от глазного нерва, повредив однако связку нервных окончаний. Когда луч задел глазное яблоко, в голове раздался негромкий хлопок, словно откупорили бутылку с вином. Еще какую-то секунду после этого зрение оставалось четким, но тут же будто кто-то плеснул ему в глаз острым томатным соусом. Взор заволокло перечным облаком, и одновременно жуткая ярко-красная тень с дикой болью накрыла окружающий мир.
Заскулив по-собачьи, Митч прижал нижнюю часть ладони к горящему левому глазу. Хотя и мучительная, но все же терпимая боль вернула ему память. Он прикрыл глаз, стараясь приглушить резь, и стремительно нацепил очки. Осторожно передвигаясь между узкими малиновыми лучами, смертельными стрелами прочерчивающими пространство перед конторкой, он добрался до лазера и выключил его.
Потом опять снял очки и трясущимися руками достал «уоки-токи». Обливаясь холодным потом, он чувствовал, как бешено колотится сердце. Несколько раз глубоко вздохнул и отпил воды из прихваченной с собой бутылки из-под пива. Лишь после этого он был в силах что-то произнести.
– Это Митч, – проговорил он в трубку. – Откликнитесь кто-нибудь.
Но никто не ответил. Зато выяснилось, что неладное стало твориться у него с ушами. Всякий раз, стоило ему произнести что-нибудь в трубку, он почему-то слышал свой голос с противоположной стороны вестибюля. Продолжая говорить, он приблизился к подножию дерева. Здоровым глазом он уставился на изуродованный труп женщины. У нее на поясе продолжало работать переговорное устройство. На короткое мгновение – его чуть не хватил инфаркт – Митчу показалось, что перед ним останки его Дженни. Опознание было затруднено тем обстоятельством, что свирепый лазерный луч выжег в лице женщины – вернее, в том, что от него осталось – крупную дыру. Женщина была явно полного сложения, и это убедило его, что перед ним тело Джоан Ричардсон.
Похоже, они решили, что он погиб, и попробовали выбраться, через хоры на крышу. Митч попытался всмотреться вверх, но одним глазом почти ничего не разглядел сквозь густую крону дикотиледонового гиганта. Обойдя вокруг дерева, он проверил, нет ли на полу каких-нибудь признаков того, что «восходители» сумели успешно выбраться на крышу. Однако здесь валялось столько остатков от уничтоженного ими ПАЧМА – искореженного металла, обрывков пластика и кусков мрамора, – что среди этого мусора было мудрено отыскать осколки оконного стекла с верхнего яруса. Он попытался было докричаться до них, но добился лишь того, что у него усилился приступ тошноты.
У Митча было явное сотрясение мозга, однако сам он об этом вряд ли догадывался. Его преследовала столь же ужасная, сколь и горестная мысль о том, что из всех пленников Решетки он может оказаться единственным оставшимся в живых. Именно эту навязчивую идею он и считал главной причиной охватившей его непрерывной дрожи и общего мерзкого состояния. И, словно услышав глас судьбы, Митч опустился на колени и стал молить Бога, которого, как ему еще недавно казалось, он навсегда забыл.
Аллен Грейбл был арестован за пьянство и хранение небольшой порции кокаина. Большую часть субботы он провел в окружной тюрьме на Бочет-стрит. Сквозь зарешеченное окошко своей камеры он мог видеть на другой стороне улицы вход в ресторан отеля «Амтрак». Самое смешное заключалось в том, что отель по внешнему виду больше походил на тюрьму, чем сама тюрьма. Причем в этом не было никаких сомнений, механически подумал Аллен Грейбл. Тюремный стиль неожиданно завоевал наибольшую популярность среди архитекторов Лос-Анджелеса: все знаменитости, за исключением, может быть, Рэя Ричардсона, теперь считали своим долгом включить элементы узилища в свои новые проекты.
Ранним воскресным утром Грейбл почувствовал, что достаточно протрезвел, и припомнил тот лифт в Решетке, который на его глазах убил охранника Глейга. После долгого раздумья он решил, что причиной скорее всего является нарушение программной конфигурации компьютера. Он понял, что это более обоснованный вывод, чем тот, что он сделал прежде, – дескать человека покарал некий злой дух, поселившийся в здании. Но если он прав, то такая же страшная опасность поджидает всякого, кто посетит Решетку. Решив поделиться своими соображениями с полицией, он нажал кнопку на стене камеры и стал ждать. Только через десять минут засов наконец заскрипел и в проеме показалась фигура охранника с суровым и одновременно заспанным лицом.
– Какого хрена тебе надо? – проворчал тот. – Ты что, не знаешь, который час?
Грейбл начал свое путаное объяснение, строя его таким образом, чтобы охранник не подумал, что он свихнулся и не вызвал психушку. Аллен не продвинулся почти ни на шаг, пока не произнес слово «убийство».
– Убийство? – сплюнул стражник. – Какого же черта ты сразу не сказал?
Через час его уже допрашивали два джентльмена в синей униформе из Ньюпаркер-центра. Дежурство у них уже близилось к концу, и сбивчивый рассказ Грейбла они выслушали без видимого энтузиазма.
– Свяжитесь с сотрудниками из отдела по расследованию убийств, – настаивал Грейбл. – Убитого звали Сэм Глейг.
– Почему ты решил сообщить об этом именно сегодня, а не раньше? – спросил, зевая, один из полицейских.
– Когда меня забрали, я был прилично выпивши и очухался только сегодня. Меня выгнали с работы. Сами знаете, как это бывает.
– Ладно, оставим эту тему, – пожал плечами второй полицейский. – Но сегодня воскресенье, и пройдет немало времени, пока кто-нибудь из отдела убийств соизволит отодрать свой толстый зад от уютного кресла и прибыть сюда.
– Это я понимаю, – сказал Грейбл. – Но было бы неплохо прямо сейчас смотаться к Решетке и проверить, как там дела.
– Ничего не пойму, – проговорил Бич, просматривая окончательный список ходов. – Ты играл просто бездарно и, похоже, просто поддался.
Голова кватерниона на экране медленно, совсем по-человечески, несколько раз качнулась влево и вправо.
– Могу заверить вас, что я играл в свою максимальную силу, которая определяется программой.
– Этого не может быть. Я достаточно разбираюсь в этой игре, чтобы реально оценить свой более чем средний уровень. Скажем, взять 39-й ход. Ты пешкой забрал мою пешку, в то время как намного сильнее было поставить шах пешкой на f6.
– Да, ты прав. Похоже, так было бы лучше.
– О чем я и толкую. И тебе надо бы это знать. Или ты решил побыстрее закончить партию, или же...
– Или что?
– Лив самом деле не пойму. – Бич на секунду задумался. – Просто невероятно, чтобы ты так слабо играл.
– Что же, попробуем разобраться, – ответил голос из динамика на потолке. – В чем заключается смысл программы самовоспроизведения?
Бичу даже показалось, что Измаил наклонился к нему поближе и задышал в ухо. Неземное уродство этого математически рафинированного создания сейчас казалось ему уж слишком очевидным. Детище, которому он сам помог появиться на свет, уж больно напоминало отвратительное и хищное насекомое. Бич отвечал на вопрос Измаила не спеша, стараясь скрыть внезапно возникшее отвращение к его мертвенно-холодной и лишь слегка прикрытой сущности.