— Фофанова?
— Да.
— А что это меняет?
— Как что? Вы, господин следователь, не всё услышали. Фофанова. А батя её Фофанов был председателем колхоза в Вареневке. Коммунист. И сын его Демка Фофанов в активистах при советах состоял. А с чего Фофановской девке менять имя и фамилию?
— Вы кому про это доложили? — снова задал этот вопрос Лисовин. — Про девку доложили?
— Дак сказал командиру охранного взвода.
— А что он?
— Дураком меня назвал.
— Почему? Сведения не показались ему важными?
— Он сказал, раз начальник полиции эту курочку топчет, то нам дела до этого нет.
— А что же вы?
— А чего мне? Приказано не думать, про это, я и не думаю. Вот вы спросили, и я рассказал.
— Я понял, Авдеев. Но прошу вас никому эту информацию больше не раскрывать. Я сам все тщательно проверю. А вам спасибо за бдительность. Вы можете идти.
Авдеев ушел. Лисовин стал думать, что ему делать с этой информацией. Пока ничего на Третьяка у него не было. Ну, пользует он молодую девку. Пусть отец у девки был коммунистом. Но и сам Третьяк бывший коммунист. Да и Воскобойник при советах должности занимал и Каминский.
Доложить Дитмару? Пока не стоит. Нужно тайно в этом деле самому покопаться.
Лисовин записал в блокноте:
«Селезнева — Фофанова Ирина. Шкатулка Голицына»…
Лисовин поднял архивные документы Локтя. Благо большевики при отступлении мало что смогли вывезти или уничтожить. Дело об убийстве председателя колхоза Фофанова имелось в наличии. И в деле нашлись фотографии.
Следователь отправился в хозяйственный отдел. Там сидел шестидесятилетний Семёныч. Он был коренной житель Локтя и многих знает.
— Здорово, Семёныч.
— Здорово, господин следователь. Чего надо?
— Вот хотел тебе одну фотографию показать.
Семёныч посмотрел на пожелтевшую карточку.
— Знаю. Это Иван Фофанов и семья его. Вот жена и вот дети Демьян и Ирина.
— Ты хорошо знал Фофанова?
— Я? Нет. Но я сам в Вареневке родился. Только потом переехал в Локоть. Еще до коллективизации.
— Значит, с Фофановыми не общался?
— Нет. В друзьях не ходили.
— И что с ними сейчас не знаешь?
— Дак Иван погиб давно. Лет десять тому, как погиб. А баба его и по сей день в Вареневке живет. А вот про детей не знаю ничего.
— Уверен?
— Дак из ума еще не выжил.
— А скажи мне, Семёныч, ты про «Золотую банду» слыхал?
— Сказал тоже! Кто в здешних местах про них не слыхал. Это самого Корня команда. Сколь людей перерезали — жуть. Взяли их и Корня кончили. Но вот золотишка не нашли. Про то все знают.
— Все?
— Дак добра у банды было страсть сколь. Не просто так они «золотыми» звались. Но про то тебе не меня спрашивать.
— А кого?
— Начальника нашей полиции. Он ведь дело «золотых» вёл. Кто к тому делу касательство имел, тот его никогда не бросит.
— Это почему же?
— Я сказал, что добра там было — хоть лопатой греби…
Лисовин хотел найти хоть какие-то сведения по делу «золотых». Но в уголовном архиве порядка не было никакого. Ему попался только листок с описью голицинского клада. Изумруды (29 штук с описанием каждого камня), сапфиры вынутые из оправы (57 штук), бриллианты 109 штук (с описанием крупных экземпляров). Украшения: броши (20 штук с подробным описанием каждой), браслеты (42 штуки), диадемы (18 штук, 2 уникальные с описанием всех камней), ожерелья (12 штук, 10 из них с описанием).
— С чего бардак-то такой в архиве у вас? — спросил Лисовин у старика-хранителя.
— А мне чего? Большевики как уходили, так и разбросали все. Кое-чего вывезли. Но основные документы было приказано сжечь.
— И почему не сожгли? — спросил Лисовин.
— А некому было. Я к тому времени уже здесь не работал. Это потом, при ваших, меня снова сюда поставили. И паек дали.
— Но почему такой бардак? Ничего найти нельзя?
— Кто мне помощников дал? Как все это самому разгрести?
— Но в архиве с личными делами все в порядке.
— Там люди работали. А здесь только сам начальник полиции заходил.
— Господин Третьяк?
— Он самый. Приказал мне отыскать давнее дело «золотых».
— Как? Но и я это дело ищу! Чего же сразу не сказали, что его здесь нет?
— А разве вы сказали мне, зачем пришли?
— И то верно, — согласился Лисовин. — И что с делом «золотых??
— Нашел я дело и господину Третьяку передал.
— А зачем ему дело «золотых»?
— Он не сказал. Он начальник и ему виднее, что и кому говорить.