В здании бывшего ЦК КПСС, куда после 1991 г. вселилось правительство России, все было еще сложнее и запутаннее. Заблудиться здесь ничего не стоило. Всякий, кто входил сюда, понимал: коридоры власти понятие совершенно конкретное.
Впрочем, не так важны коридоры, как люди, которые по ним ходят. Добрая треть русской литературы посвящена нравам бюрократии и вряд ли после Гоголя и Салтыкова-Щедрина можно написать об этом что-то новое. Но в 90-е гг. в коридорах власти рядом с привычными фигурами серых чиновников появились новые персонажи.
После выборов 1990 г. на Олимп власти начали стремительно взбираться бывшие «неформалы». Митинговые ораторы, организаторы тусовок, активные молодые люди с Пушкинской площади стали получать всевозможные посты. Они не поднимались на высшие должности, не играли первой скрипки, но их взлет был стремительным, а потому особенно бросался в глаза.
В отличие от бюрократов старой закалки, они не потратили многих лет на то, чтобы медленно и поэтапно взбираться по служебной лестнице. На первый взгляд это говорило в их пользу — они не были заражены привычками и предрассудками бюрократической среды. Но своеобразная чиновничья этика была им чужда. Ведь у русского чиновника были четкие нормы и принципы даже в коррупции. Еще у Гоголя описано, как эти принципы строго соблюдались. Брать взятки полагалось «по чину», соблюдая «пропорцию», а главное — выполняя определенные служебные правила. Взял — значило «сделал». Масштаб взятки был четко установлен негласным обычаем. Основная работа, за которую платили государственное жалование, должна была неукоснительно выполняться, независимо от настроений чиновника.
Неформалы, придя в коридоры власти, быстро научились воровать и брать взятки, но совершенно не усвоили бюрократической этики. Возмущение старых чиновников не знало границ. «Новички» брали с заинтересованных лиц огромные суммы, а затем проваливали дело. Не по злому умыслу, а просто по некомпетентности. Лояльности к начальству не было никакой, преобладал командный дух, когда поддерживают друг друга, а не организацию.
Благодаря «переходу к рынку» взяток предлагать стали больше, а контроля над ситуацией стало меньше. Тем временем бюрократия росла как на дрожжах. Число чиновников в ельцинской России в 1993 г. стало больше, чем во всем брежневском Союзе, хотя и население, и производство, и потребление, и военный бюджет, и масштабы деятельности государства — все сократилось.
Стремительная карьера неформалов делалась не за счет их особых способностей и знаний. Просто это были активные люди, сумевшие оказаться в нужном месте в нужное время. Учиться управлять было некогда, да и неинтересно. Некоторые бывшие неформалы были неплохими активистами и даже левыми радикалами, но, попав в коридоры власти, они мгновенно потеряли связь с прежними товарищами, а вслед за этим утратили и прежние идеи.
Новые люди, попадая в аппарат, могли развернуться в меру своей фантазии. Игра в «совещания» и «принятие решений» была совершенно нелепой и почти детской, но результатом этих невинных развлечений оказывались совершенно реальные провалы. Правда, как уже говорилось, бывшие неформалы никогда не занимали первых мест, потому и последствия их деятельности были не столь ужасны.
Куда большим был размах молодых технократов. Эти начали свою аппаратную карьеру задолго до перестройки, но при старых порядках выступали в качестве экспертов, редакторов документов, помощников, советников. Они не принимали самостоятельных решений, не привыкли брать на себя ответственность, но привыкли считать себя элитой. И не без основания: они безусловно были образованнее и современнее своих номенклатурных начальников. Потому в какой-то момент очень хотелось потеснить старых хозяев и взяться за дело самим.
Правда, старые хозяева, хоть и уступали по части образования, имели неплохую практическую сметку, да и немалый опыт. Западных учебников по “economics” они не читали, зато знали, как у нас что делается, и неплохо представляли себе людей, которые будут выполнять их указания. А потому их решения либо более или менее успешно выполнялись, либо как-то сами собой без последствий гасли. Молодые технократы, напротив, были уверены, что все знают лучше других, а потому готовы были гнуть свою линию вопреки всему. Даже когда было очевидно, что решение невыполнимо и бессмысленно, они продолжали настаивать на «продолжении курса».
В 1992 г. эта группа взяла верх в правительстве. Вице-президент Александр Руцкой назвал их «мальчиками в розовых штанах». В отличие от западных технократов, российские никогда не возглавляли не только производственных структур, но даже банков и финансовых корпораций. Если они и попадали в руководство банков, то по большей части — после нескольких лет руководящей работы в правительстве. Их технократизм был абстрактный, «идеальный», почерпнутый даже не из западных учебников, а больше из разговоров с влиятельными американцами в дорогих ресторанах. С западными “yuppie” их роднил главным образом стиль потребления и карьеризм.