Вообще остается неясным: если вернули орла, то почему бы не восстановить старый русский гимн «Боже, царя храни»? Можно — переписав слова. В любом случае, республиканская форма правления не помешала одеть на орла короны.
Герб России даже не попал на банкноты. На них изображен совершенно другой орел, скопированный с герба Временного правительства 1917 г. Теперь это эмблема Центрального банка России. Понять руководителей банка можно — мало ли какие гербы еще примут, да и когда это будет? А деньги печатать надо. Но и тут все получилось как-то нехорошо. Ведь до того, как попасть на новые рубли, тот же орел красовался на печально известных «керенках». Для многих поколений «керенка» стала символом обесценившихся денег.
Поднявшись на борьбу с инфляцией, Центральный банк мог бы найти и более подходящий символ.
Вообще историческая судьба российской государственной символики не вызывает особого умиления. Бесспорно национальным можно считать только андреевский военно-морской флаг. Зато коммунисты постоянно напоминают, что флаг, принятый при Ельцине, во время войны использовался армией генерала Власова, служившей фашистам. Большинству населения и на это глубоко наплевать, тем более, что «триколор» все же не Власов изобрел. Если трехцветный флаг у кого-то вызывал отторжение, то не из-за прошлого, а из-за настоящего. Ведь, в сущности, это, так же как и красное знамя — символ не национальный, а партийный. Это флаг режима Ельцина.
В конечном счете многие «партийные» символы стали национальными. Трехцветное знамя тоже не сразу стало общепризнанным символом Франции. Но после декларации прав человека и гражданина, после победоносных походов Наполеона, после того, как республика стала для французов синонимом независимости и достоинства, невозможно представить себе Францию без триколора. Советский красный флаг тоже стал чем-то большим, нежели партийным знаменем, благодаря победам во Второй мировой войне. Все-таки именно этот флаг водрузили над Рейхстагом.
Если бы ельцинская власть одержала великие победы хотя бы на экономическом фронте, можно было ожидать, что преисполнившиеся гордости за свою страну граждане полюбили бы и ее флаг. Кто знает, быть может даже и двухголовая птица перестала бы тогда ассоциироваться с Чернобылем и страшными сказками? Но, увы, ничего подобного не произошло. Над Россией развевается флаг Ельцина, и отношение народа к этому флагу в точности такое, как и к нынешней власти: их терпят (за неимением лучшего или из-за неумения отстаивать свои права), но не более того. Ельцин никогда и не скрывал, что нынешняя государственная символика — это именно его символика. Орел и трехцветный флаг объединились на президентском штандарте. Если бы Людовик XVI не произнес «Государство — это я», эти слова сказал бы Ельцин. Президент как бы приватизировал национальную символику, но одновременно она теряет шанс когда-либо стать общенациональной.
Само по себе стремление президента и его окружения во что бы то ни стало вернуть в России символику давно рухнувшей империи свидетельствует о полном отсутствии перспектив. Опору можно найти только в прошлом. Нам нечем гордиться в сегодняшней России и ничего нового мы не можем предложить миру.
Точно так же, как партия власти была обречена отстаивать орла и трехцветное знамя, думская оппозиция была обречена их отвергать, поскольку в противном случае коммунисты уже никак не смогли бы объяснить своим избирателям, чем они отличаются от правительства. Будь у них принципиальная линия по вопросам бюджета, приватизации или социальной политики, будь они способны на прямую и честную борьбу с властью, они тоже, наверное, меньше времени посвящали бы вопросам геральдики. Но критиковать птицу проще и безопаснее, нежели голосовать против бюджета. Тем более, что с птицей все равно ничего не случится.
Бывшие секретари обкомов КПСС, казнокрады, торговцы наркотиками и специалисты по присвоению государственной собственности рядились в одежды царей и бояр, а правительственная партия «Выбор России» не случайно избрала на выборах 1993 г. своим символом «медного всадника». Ведь Петр I вошел в историю как один из самых страшных наших самодержцев, нарядивший азиатский деспотизм в европейские одежды. Разумеется, дворяне и царская бюрократия не только расхищали казенные деньги и подавляли народные бунты: в стране многое строилось, государство росло. Но ни тех, прежних элит, ни их наследников уже нет. А потому возврат к традициям можно только симулировать.