Милый Эдмон, посылаю тебе филозелевые носки, штаны, два жилета и буракановый кафтан, чтобы ты мог принарядиться по воскресеньям и в праздники; мой Пьерро все мне рассказывает и говорит, что тебе выходит счастье, если будешь вести себя хорошо. Надобно себя вести хо рошо, сынок. Целую тебя крепко.
Твоя мать Б. де Б.
Я ничего не подсказывал, она все написала сама; было бы непочти тельно с моей стороны и как бы кощунственно, если бы я примешал к этим строкам что-то свое. Прощай, люби своего брата, как он тебя любит.
Юрсюль и Мари-Жанна целуют тебя, и все остальные тоже.
ПИСЬМО XIV
— Не доверяйтесь тому, что слышится из-за двери, и тому, что видно в замочную скважину, — так, любезный Пьер, говорил нам мэтр Жак, наш школьный наставник, — ты, вероятно, помнишь. Мудрые слова, я убедился в этом на собственном опыте! Сегодня утром мадемуазель Манон сказала мне, что через два дня должна вернуться домой госпожа Парангон; ей не было надобности уверять меня в том, что она очень рада этому известию, — радость так и светилась в ее глазах и во всем ее облике. Она добавила доверчивым и правдивым тоном, так что я не мог ей не поверить, что наконец-то она избавится от преследований господина Парангона (преследований! — тут есть над чем задуматься!), что она больше не останется в его доме и впредь может не скрывать своего расположения к тому, кто его заслуживает. Произнося эти слова, она взглянула на меня так дружелюбно, так ласково, так нежно, что я покраснел от удовольствия, а мадемуазель Манон потупилась и тоже покраснела. Потом она продолжала разговор так: — Не скрою от вас, сударь (это она впервые назвала меня «сударь»), что мне пришлось собрать все силы, чтобы выдержать наскоки моего кузена (проклятые «наскоки» и «преследования» мне отнюдь не по душе!); он ставил меня в... такие... положения... если бы нас застали, могли бы подумать... Но, слава богу, при помощи небольшой хитрости мне удалось выпутаться из затруднений, так что некоторые поступки, глубоко возмущавшие меня, перестали меня волновать. Я охотно уехала бы отсюда еще до возвращения кузины, но меня удерживали чрезвычайно важные соображения: пришлось бы объяснить мой поступок матери, сестре, а может быть и самой кузине, а если бы я и скрыла причины, так о них догадались бы, ибо господина Парангона все хорошо знают, и вы сами можете себе представить, какое это произвело бы впечатление в обществе и в семье, где согласие и так висит на волоске; одной только кузине и в пору терпеть такое положение. Скоро вы увидите ее, она женщина очаровательная, почтенная, хоть и совсем еще юная; она добродетельна без ханжества, а горести свои, разрывающие ей сердце, она скрывает под внешней веселостью; она такая добрая, что всякий, знакомый с ней, ее боготворит; она до того ласковая, что кажется воплощением дружелюбия... она мой лучший друг, уверяю вас. (О, любезный Пьер, если этот портрет не подсказан лестью, то какое для меня счастье жить в доме, которым руководит столь достойная женщина! Кроме того, если хозяйка — ее лучший друг, значит не она была... понимаешь?) — Господин Парангон не заслуживает такой жены, — продолжала мадемуазель Манон. — Если бы вы все знали!.. (Тут она закрыла лицо руками и, как мне показалось, вздохнула.) А вот Тьенетта... — продолжала она. — Мне известно, мадемуазель, что он предлагал Тьенетте... — ответил я. — Да, но вам не известно, что он совратил эту бедную девушку и украдкой от родителей выманил ее из семьи; они люди небогатые, но ни за что не стерпели бы такого позора. Когда она приехала сюда, господин Парангон встретил ее и поместил на постоялом дворе под вывеской Сен-Жак, где она притворялась, будто не знакома с ним; они провели вместе ночь, стараясь соблюсти внешнюю благопристойность. Однако девушка обманывает своего соблазнителя; предпочтение она отдает Луазо, который всюду сопровождает ее, когда она уходит из дому. (Я не в силах был скрыть свое удивление, любезный старшой; Тьенетта мне этого не рассказывала.) Она внимает речам обоих и, кажется, обоих водит за нос. (О небо, возможно ли это?) Если вы мне не верите, то можете легко убедиться собственными глазами. — Принимаю ваше предложение, мадемуазель, — ответил я, — мне доставляет удовольствие, когда порочных людей выводят на чистую воду. — Поверьте, сударь, — продолжала мадемуазель Манон, — не имей я особых причин, я не стала бы унижать эту девушку в ваших глазах, кроме того, я вполне полагаюсь на вашу скромность. Примите во внимание, что сегодня я уезжаю, чтобы повидаться с матушкой, и что моим отсутствием, несомненно, воспользуются. Давайте сговоримся так: я попрошу господина Парангона отпустить вас со мной, якобы для того, чтобы вы меня проводили, но вы останетесь здесь. Вот ключ от моей спальни; вы осторожно проникните в нее и оттуда увидите... нечто такое, от чего придете в изумление и что страшно возмутило меня однажды, когда я случайно, помимо воли, оказалась очевидицей этого.