Вот сколько новостей, любезный мой Пьерро, а ведь до конца еще порядочно. В дальнейшем предвижу немало дрязг. Но решение мое бесповоротно.
P. S. Юрсюль осталась у госпожи Канон — госпожа Парангон хочет, чтобы она жила там.
ПИСЬМО XXV
Из твоих писем я понял, что теперь больше не начинают письма как встарь словами: «В первых строках моего письма...» и т. п. Поэтому и я не буду их употреблять.
Едва я вернулся, любезный Эдмон, домой, проводив Юрсюль с Бертраном до вершины пригорка, как к нам пожаловал твой хозяин, добрейший господин Парангон; он приехал, чтобы уговорить наших родителей отправиться завтра же вместе с ним на твою помолвку с мадемуазель Манон. Будет одно только оглашение в воскресенье, а двух других вообще не будет, чтобы можно было обвенчаться во вторник на будущей неделе. Поэтому я, любезный братец, и посылаю тебе тайком от родителей это письмо с Жорже, чтобы ты их встретил на опушке леса. Батюшка будет верхом, а матушка в обычной повозке, ибо лошади, с которыми уехала Юрсюль в крытом экипаже, вернутся только вечером и им надо будет отдохнуть. Матушка, пожалуй, устанет, проехав четыре лье без остановки, но я позаботился о ней: скажу тебе по секрету, что я распорядился построить шалаш из ветвей орешника и граба и украсить его лозами с кистями винограда, которые я нарезал собственноручно. Шалаш устроен на опушке Прованшерского леса, в том самом месте, до которого я тебя проводил, когда ты отправлялся в город; с тех пор этот уголок всегда как-то умиляет меня, и мне там всегда становится и грустно и вместе с тем радостно. Завтра спозаранку я отправлю туда кое-что из провизии; люди, которые привезут ее, уедут по другой дороге, как только ты появишься, а ты сядь у входа в шалаш и, когда батюшка с матушкой и господин Парангон подъедут, ты сыграй на флейте ту песенку, что любит матушка. Они весьма удивятся, а я притворюсь, будто тоже очень удивлен, а им все это будет очень приятно и они среди этой унылой природы приятно подкрепятся. Об одном только сожалею, любезный братец, что мне не удастся быть свидетелем твоей свадьбы. В отсутствие батюшки дом будет на мне, надо следить за молодым вином и позаботиться о севе пшеницы; как ты сам знаешь, сейчас такая пора, когда каждый час на вес золота, упустишь погожий день, так его потом, пожалуй, и не нагонишь. Зато Мари-Жанна согласилась быть на твоей свадьбе вместо меня, и родители отпускают ее; раз меня там не будет, значит никаких сплетен на ее счет распускать не придется. Будут у тебя также все наши братья и сестры — те, что в состоянии совершить такое путешествие, но, кроме Кристины и Марианны, они отправятся лишь за двое суток до твоего торжественного дня; батюшка велел ехать Жорже и Бертрану, а из сестер, помимо Кристины и Марианны, Брижите, Мартоне и Клодине; значит, со мной останутся только Огюстен-Николе да малыш Шарло с Бабеттой и Катишей — все они страсть как обижены; они упрашивают матушку, плачут, хитрят как умеют; они даже ходили просить господина Парангона и он соблаговолил замолвить за них словечко. Но стоило только батюшке бросить взгляд, — ты знаешь, как он может строго взглянуть, — и вся эта суета прекратилась. Мы все проводим родителей до полдороги, до того самого места, где шалаш; тут останется только Жорже, он вызвался стеречь дом вместо меня, — ты ведь знаешь, какой он добряк. Должен сказать тебе, любезный Эдмон, что я не думаю, чтобы Мари-Жанна и наши сестры, несмотря на свои душегрейки и деревенские наряды, не понравились бы в городе. Господин Парангон все восхищается ими; главное, говорит он, ему не терпится увидеть Юрсюль. Желаю тебе, друг мой, исполнения всех твоих желаний и целую твою дорогую нареченную и поручаю тебе с Юрсюлью Мари-Жанну; вы ведь знаете, какая она застенчивая. Хорошо бы, если и мадемуазель Манон оказалась завтра в шалаше, да это дело невозможное.
ПИСЬМО XXVI
В тот же день, что и предыдущее
Мои хлопоты удались как нельзя лучше; эти славные люди бывают готовы на все, когда вообразят, что речь идет о выгоде для их детей. Так что же, капризница, сдержал я слово или нет? Правда, — не отрекаюсь, — я всего лишь выполняю свой долг, а все-таки разве ловкость и пыл, с какими я действую, не заслуживают благодарности? Я не употребил бы этого слова, в котором звучит как бы упрек, если бы с некоторых пор не замечал с твоей стороны сдержанности в отношении меня. Не думаю, чтобы такая стреляная птичка, как моя очаровательная кузина, позволила похитить свое сердце птенцу, которого мы столь успешно заманиваем в ловушку. Во всяком случае, одно не должно мешать другому. Впрочем, ты меня понимаешь. Советую тебе поехать навстречу этим добрым людям, это очень важно. Они не привыкли к вежливости и будут от такой встречи в восторге; мы их приберем к рукам и они лишь со временем увидят гордую Юнону; твое обольстительное личико окончательно заманит их в наши сети, не говоря уже о твоих обычных милых словечках и непорочном виде, которые так очаровывают светских людей, а деревенских и подавно покорят. Я все устроил для ускорения обряда, но черт хитер, а женщины еще хитрее (не в обиду тебе будь сказано) и тебе это известно по собственному опыту. Твои прелестные проделки куда тоньше тех, о которых так занятно рассказывают Боккаччо и Лафонтен. Но я сделал все, что представляется мне необходимым. Мамаша по-прежнему злится, не правда ли? Что ж, тем хуже для нее! Все же она хорошая женщина, шумит не так уж громко и на людях скрывает свои невзгоды. Прощай, цыпочка. Но будь со мной пооткровеннее: смазливому шалуну не под силу изгнать меня из твоего сердца.