— Но, любезный супруг, я вовсе не хочу господствовать над вами.
— Не хочу этого и я, милая супруга: каждый из нас должен занимать свое место, вот и все. Пусть между нами царят согласие и гармония, подобная той, какая существует между членами одного и того же тела. Выслушайте меня: всякий раз, как вам чего-нибудь захочется, откровенно поведайте мне об этом. Мы с вами спокойно обсудим, и если ваше желание не повредит нам... если оно послужит на пользу лишь вам одной, я тотчас его исполню.
— Обещаю вам.
Избалованная в детстве и привыкшая ко всеобщему поклонению, Барб Ферлэ сперва стала заурядной супругой, однако с течением времени она сравнялась достоинствами с Анной Симон. Слушая по вечерам священное писание, она почерпнула там правильное представление о своем долге. Моя мать поступала так, как вели себя женщины в первые века христианства. Я неоднократно наблюдал, как трогательно следовала она их примеру. Невозможно передать, как она во всем старалась угодить мужу, выказывая послушание без тени раболепства. Сне зрелище, отрадное для посторонних, всегда доказывает, что в подобной семье следуют велениям натуры и в них царит столь желанное для всех согласие.
Чем покорнее и внимательнее была супруга, обходившаяся с мужем как с обожаемым владыкой, тем больше уважал ее Эдм Ретиф: он следил за тем, чтобы все в доме ее почитали и. беспрекословно слушались, и заявил раз навсегда, что готов простить обиду, нанесенную ему лично, но пусть не рассчитывает на снисхождение тот, кто выкажет неуважение его жене. Одна служанка как-то раз умышленно уморила великолепную суку, которую Эдм Ретиф очень любил. Все испугались за виновницу, зная, как привязан хозяин к этому полезному животному. Но он ограничился сдержанными упреками и распекал служанку так по-отечески, что она плакала, раскаиваясь в своем поступке. Месяц спустя эта же служанка, осерчав на хозяйку, грубо ей ответила. Узнав об этом, Эдм Ретиф немедленно ее уволил, не желая слушать никаких извинений и просьб своей жены.
— Любезная супруга, — сказал он потом моей матери, — если я допущу, чтобы вам выказывали неуважение, в доме очень скоро воцарится беспорядок. Имейте в виду, уважая вас, тем самым уважают и меня и доставляют мне радость. Тот, кто выражает вам почтение, как бы вдвойне выказывает его мне. Любезность, оказанная вам, стоит десятка любезностей по моему адресу. Так же обстоит дело и с нашими детьми: приласкав моего сына или дочь, меня куда больше обрадуют, чем осыпав меня похвалами. Почему мужчина принимает так близко к сердцу, если без всякого повода дурно обойдутся с его собакой? (Простите мне этот пример, но он весьма выразителен). Почему иной раз можно приобрести расположение хозяина, погладив его животное или дав ему кусок хлеба? Да потому, что он усматривает в этом искреннее желание сделать ему приятное. Но это лишь слабый пример: услуги, оказанные жене или детям, куда больше трогают сердце мужа и отца!
Не удивительно, что подобного человека почитала жена и обожали дети. Он был душою дома, даже когда отсутствовал; что бы ни делали и ни говорили его семейные, они всегда помышляли о нем. Если он был в отлучке и опаздывал к ужину, вся семья — дети и слуги, ждали его с озабоченным видом. И когда раздавался стук молотка у двери, ему вторил дружный крик радости. Бывало, услыхав этот стук, моя мать так и встрепенется от радости. Вскочив с места, она посылала нас отпирать, хотя пять-шесть человек уже бежали к дверям; она хлопотала, сама доставала ночной колпак и сабо (деревянные башмаки, заменяющие в наших краях туфли), согревала их, не давая дочкам сделать это за нее; ставила его стул на место, где он любил сидеть; наливала ему в стакан подогретого вина и подавала ему, едва он входил, не сказав еще ни слова. Патриарх выпивал с довольным видом; потом он кланялся ей, приветствовал всех нас, вплоть до пастушонка, справлялся о каждом с доброжелательным и приветливым видом...