Отец Розы появился в момент, когда его заставляли написать несколько слов, желая убедиться, что он автор писем. Увидав молодого человека, господин Б. выслал всех из комнаты; почувствовав невольную симпатию к незнакомцу, он мягко обратился к нему:
— Почему вы стараетесь разбудить в сердце моей дочери пагубную страсть? Почему вы оскорбляете меня? Ведь я вам ничего худого не сделал? Что вы можете сказать в свое оправдание?
Молодой безумец, тронутый добротой господина Б., бросился к его ногам. — Виноват! — воскликнул он. — Вот все, что я могу и хочу сказать. Но страсть оказалась сильнее меня, я действовал как бы против своей воли. — Обычное оправдание тех, кто дурно поступает. — Я в отчаянии от того, что сделал, но скажу по правде: не поручусь, что снова этого не совершу. — Кто вы такой? — Я из провинции. — Из какой? — Из Бургундии. — Из Бургундии? Как вас зовут? — Он назвал себя. — Друг мой, успокойтесь. Ваш отец жил некогда в Париже? — Да, сударь, и был здесь счастливее меня. — Не знал ли он господина Помбелена? — Знал, сударь и даже очень близко, смею вас уверить. — Близко, говорите вы... То, что произошло, меня огорчает, но... приходите ко мне завтра, да приоденьтесь. Мы побеседуем. Полагаю, вы свободны, то есть холосты и не связаны никакими обязательствами. Ступайте через заднюю дверь: все уже разошлись... Возвращайтесь завтра и спросите меня, слышите?
Молодой человек вышел с отчаянием в сердце. У него не хватило мужества прийти на следующий день; если бы он был свободен!.. Он написал письмо, в котором умолял господина Б. хотя бы намекнуть ему, о чем он хотел с ним поговорить.
Ответ
«Вы знаете мое имя — я сын Эжени Помбелен. Мать рассказала мне о том, что произошло между вашим отцом и моей теткой. Союз между нашими семьями тогда не состоялся, но я с удовольствием заключу его теперь... лишь бы вы походили на своего отца, как Роза, моя старшая дочь, походит на свою тетку, а Эжени, младшая, на мою мать. Ждем вас вечером. Эжени Помбелен еще жива и будет рада увидеть вас».
Ответное письмо
«Милостивый государь!
Злой дух, похитивший мой покой, привел меня на улицу, где вы живете. Я не могу к вам прийти — это стоило бы мне жизни. Остаюсь с глубоким уважением...»
Молодой человек поступил правильно. Зачем бы он пошел в этот дом? Но происшествие пагубно отразилось на его жизни. Он и раньше не был счастлив, а тут затосковал и опасно занемог, он был на краю могилы; сильный организм справился с болезнью, но он так никогда и не изведал счастья, не говоря уже о покое. Его беспрерывно томили сожаления, он нес справедливое наказание за нарушение родительской воли. Да будет его судьба уроком всем, кто склонен следовать его примеру! Итак, мы видим, порок сам себя казнит.
Отцы как бы продолжают жить в детях, и рассказывая о добродетелях двух старших сыновей Эдма Ретифа, я только подчеркну его заслуги.
Эдм-Никола был вторым сыном Эдма Ретифа. О нем можно сказать то же, что пишется в житиях почти всех святых: он возлюбил добродетель с детских лет. Это тем более достойно удивления, что сия природная склонность сочеталась у него с резвым характером, незаурядным умом и на редкость приятной внешностью. Он обнаружил поразительное рвение к наукам: просиживал ночи напролет за книгами, в ущерб своему здоровью. Естественно, что он делал быстрые успехи, ибо если pertinax labor vincit naturam — упорный труд побеждает природу, — то он служит также к ее усовершенствованию. Эдм-Никола преподавал несколько лет философию в семинарии в Оссере, где тогда проходили все науки, и нотабли города, в большинстве его ученики, до сих пор вспоминают о нем с глубоким уважением. Впоследствии он был викарием по соседству с родными местами — в Вермантоне, в одном из самых благополучных приходов епархии. Там его очень любили, хотя он вел жизнь замкнутую и выходил из дому лишь для совершения служб.
После этого он был назначен в бедный многолюдный приход Куржи, небольшое селение по соседству с Шабли. Местные жители отличаются тяжелым характером, хотя с виду довольно приветливы; они до крайности упрямы и скрытны.
Получив этот приход, Эдм-Никола Ретиф привязался к нему и решил остаться там до конца жизни. Монсиньор де Келюс весьма его ценил; достойного прелата радовало, что Эдм-Никола, к которому он всегда благоволил, за десять лет своего служения оправдал возложенные на него надежды. Епископ не скупился на знаки внимания, когда кюре Куржи посещал его в Реженне, и однажды перед многочисленным собранием назвал его гордостью своей епархии. Зная, сколь бескорыстно распоряжается молодой кюре доходами своего бенефиция, прелат решил дать ему более значительное место и перевести в Вермантон, где тот раньше был викарным и пользовался любовью паствы. Он поручил отцу Крезо, почтенному священнику одного из приходов епископской резиденции, человеку подлинно апостольских правил и возвышенной добродетели, предложить Эдму-Никола этот приход. Но молодой пастырь ответил своему духовному отцу (он исповедовался у отца Крезо), что нерасторжимо связал себя с церковью в Куржи, и не покинет ее до конца дней. Этот ответ понравился благочестивому епископу и он оставил Эдма-Никола на старом месте, ибо для него все приходы были одинаково дороги. В самом деле, зачем давать более доходный приход кюре, который как истинно добрый пастырь не печется о своей выгоде?