Тома Ретиф, брат кюре Куржи, моложе его на несколько лет и обладает счастливым характером, какой приписывают людям золотого века. На челе его написаны скромность и простодушие, а едва он заговорит, к нему проникаешься совершенным доверием. По своей скромности он отказался от посвящения в сан, который несколько раз ему предлагал монсиньор де Келюс. Прелат даже поручил написать ему следующее:
«Я знаю, что вас удерживает: не обладая дарованием своего старшего брата, вы почитаете себя неспособным; но, любезный сын мой, в моей епархии не найдется и трех людей, похожих на вашего брата, и не надобно на него равняться. И во многом ему уступая, можно быть весьма полезным человеком. Прошу вас больше не отказываться! В качестве вашего епископа я заявляю, что иначе вы будете в ответе перед всевышним за талант, который он даровал вам для спасения душ...»
Слова епископа испугали Тома Ретифа, но кюре, которому очень хотелось оставить его при себе, ответил за него монсиньору, сославшись на пользу, которую приносит брат, обучая детей, на многолюдность прихода и другие обстоятельства.
— Но у него нет прочного положения?
— О нем есть кому позаботиться: бог — отец всех людей на земле!
Этот чистосердечный ответ весьма понравился прелату, и он послал свое пастырское благословение добродетельному молодому человеку, который предпочел «быть последним в доме господнем, чем первым в чертогах грешников».
Я переступил бы рамки своего повествования, если бы продолжал описывать жизнь Тома Ретифа. Вдобавок, я опасаюсь, что мой труд попадет в руки моих почтенных братьев, и это мешает мне сказать о них все, что мне бы хотелось. Пусть моя краткая похвала будет данью моей любви к ним! Их признательность я надеюсь заслужить своим молчанием.
Барб Ферлэ на восемь лет пережила мужа, она умерла в июле 1772 года. Мы обошлись с ней, как наш почтенный батюшка поступил со своей матерью, и с общего согласия предоставили ей пожизненно распоряжаться имуществом, которое должно было перейти к нам после смерти отца, и она пользовалась доходами с него до последнего вздоха.
ПРИЛОЖЕНИЯ
НЕСКОЛЬКО СЛОВ О РЕТИФЕ
Никола-Эдм Ретиф де ла Бретон родился в 1734 г. и умер в 1806 г., таким образом нас отделяют от него почти два столетия. Но еще значительно ранее, чем они истекли, имя этого писателя, в свое время известного и привлекавшего внимание современников во Франции и в других странах, старались предать забвению. Ретифом французская критика вплоть до последнего времени занималась мало. После довольно обширной монографии и подробного библиографического справочника, составленных в тридцатых годах девятнадцатого века его другом Кюбьер-Пальмезо, о Ретифе вышло несколько критических работ в пятидесятых, затем в конце семидесятых и начале восьмидесятых годов. Тогда же начали переиздавать некоторые сочинения Ретифа с очерками Жюля Ассеза, поэта Жерара де Нерваля, Монселе, Анри ле Бретона, Сури, Поля Лакруа и других. В нынешнем столетии на Западе Ретифу де ла Бретону было посвящено два исследования Функ-Брентано в двадцатых годах и нескольких других авторов в позднейшие годы (Мариус Буассон — 1924, Адольф Табаран — 1936, Арман Беге — 1948 и др.).
Между тем — и это важно подчеркнуть — все критики и биографы Ретифа почти единодушно — если, разумеется и не одинаково одобрительно, — признают его одним из самых демократических, плебейских, писателей XVIII в. Никола Ретиф иногда искал общество аристократов (знатные покровители Вольтера и Руссо не давали ему покоя!), иногда похваливал просвещенный абсолютизм, однако все это следует считать наносным, данью времени и обстоятельствам нелегкой жизненной судьбы, следствием его личных свойств — Ретифу ничего не стоило всполошиться, забить тревогу по пустому поводу, вообразить опасность — он легко пугался, воображал мнимые угрозы и преследования. Но до каких бы нелепостей Ретиф ни договаривался, он неизменно оставался демократическим писателем, все его симпатии на стороне униженных и обездоленных, он проявляет редкое в его эпоху уважение к труду, верит в его воспитательное значение и выказывает инстинктивное отвращение к произволу, паразитизму и привилегиям.
Ретиф был наблюдателем, художником-реалистом почти в современном значении этого слова (мы не будем касаться здесь разногласий по поводу роли и значения Ретифа в становлении раннего романтизма, равно как и корней его творчества в сентиментальном направлении). В его сочинениях важны не его выводы, а то, что он изобразил и как он это сделал. Вероятно, справедливо сказать, что образы Ретифа не достаточно динамичны, но все же сочинения его дышат такой правдой, насыщены такими живыми наблюдениями, что по ним и сейчас легко себе представить жизнь, характеры и образ мыслей людей того времени. Трудно вообразить себе лучшую базу для суждения о социальных, экономических и идеологических сдвигах и изменениях во Франции двух предпоследних Людовиков, чем оставленные нам Ретифом картины обычаев и нравов его современников. Ретиф почти всегда писал по горячим следам: возвращаясь домой после своих излюбленных ночных прогулок по Парижу, он тут же записывал впечатления, нередко сразу превращая их в эпизоды романов.