За этим романом последовало скороспелое сочинение «Люсиль, или Успехи добродетели», также не обратившее на себя внимания публики, впервые заинтересовавшейся романом «Ножка Фаншетты, или Французская сирота, история поучительная и интересная» (1769). Подлинный успех принес Ретифу роман «Совращенный поселянин», появившийся в 1775 г. Критика, до того враждебно относившаяся к Ретифу, встретила роман сочувственно, и сам Дидро одобрил его. «Совращенный поселянин» перекликается с «Удачливым крестьянином» Мариво и навеян им, но в этом сочинении проявились лучшие стороны дарования Ретифа. Он и сам считал «Поселянина», наряду с последовавшим за ним вскоре романом «Совращенная поселянка», своим самым значительным произведением.
Дальнейшая жизнь Ретифа проходит в напряженном литературном труде. Хотя он писал необычайно легко и быстро, никогда не правил написанное, нельзя не удивляться его продуктивности.
Со временем появились литературные знакомства. Ретиф довольно коротко сошелся с Бомарше, постоянно встречался с Мерсье, знавал Шенье, Сенака де Мейлана, Клода Кребийона, которого впоследствии высмеял заодно с Вольтером в памфлете «Парижские супруги». Литературные связи не сделали Ретифа чьим-нибудь последователем, и если он испытал, особенно в первый период, влияние Руссо, то все же до конца жизни не примкнул ни к одной литературной группе, всегда был самостоятельным, и от страниц его романов веет крестьянским духом независимости.
Биографы Ретифа, рассказывая о его распущенности и низменных вкусах, вместе с тем отмечают его непритязательность и неприхотливость. Ретиф легко переносил бедность, почти неразлучную спутницу всей его жизни. Он удовлетворялся убогим обиходом, не притязал на роскошь и, не в пример большинству собратьев, не заботился о благополучном существовании, не искал почестей и отличий, ниже покровителей. Правда, он считал себя жертвой козней, лишивших его заслуженных лавров и богатства, однако эти сетования Ретифа относились главным образом к его непризнанным проектам реформ.
Ретиф бесспорно принадлежал к тем слоям населения, которые ждали крушения абсолютизма, так или иначе он расшатывал устои феодализма и приветствовал наступление революции — в ряде сочинений он очень определенно предсказывал ее неизбежность, и все же развернувшиеся события застали стареющего писателя врасплох. Он растерялся, был напуган, во многом разочарован и многое не понял, и так до конца не мог определить свое отношение к революции. Обесценивание ассигнаций и другие обстоятельства лишили Ретифа средств к существованию, он бедствовал, и все же радовался, вместе со всей крестьянской Францией, крушению феодальных порядков. Ретиф попеременно то сочинял хвалебные послания Конвенту, прославлял Марата и Робеспьера, то призывал громы на голову террористов, а потом клеймил термидорианцев, требовал уничтожения религиозных культов и тут же превозносил роль католического духовенства. Ретиф мало заботился о логической последовательности выводов, ибо действовал и писал под влиянием самых различных, преходящих побуждений. Устойчивыми в нем были только его крестьянские симпатии и уважение к труду — все остальное носит характер эклектический и случайный. Неустойчивая позиция делала поведение Ретифа двусмысленным, и в накаленной атмосфере революционной борьбы он внушал подозрения обоим лагерям — как роялистам, так и якобинцам. Современникам запомнился силуэт сутулого, нелюдимого старика, бедно и неряшливо одетого, с кульком дешевых груш или слив и копеечным хлебцем в руках — Ретиф завтракал и ужинал таким образом, совершая свои бесконечные уличные прогулки. В самые тревожные дни революции он не изменял своим привычкам и, остановленный ночным патрулем, отвечал: «Это идет совращенный поселянин!». Популярность романа была настолько велика, что писателя пропускали беспрепятственно. Излюбленным местом прогулок Ретифа по ночам были древние улицы и набережные острова св. Людовика, где он часто делал на камнях надписи, афоризмы, максимы. За это его иногда штрафовала полиция, дети бегали за чудаковатым стариком. Сам Ретиф придавал этим надписям значение и опубликовал целый том под заглавием «Мои надписи».