Не следует думать, что рассказ Ретифа статичен: наоборот, это живая и убедительная картина истории крестьянства во Франции. Здесь и расслоение французского крестьянства накануне революции, и разрушение патриархальных нравов, и наступление центральной власти на местное самоуправление, и прочие социальные перемены и сдвиги — все это Ретиф подметил и отразил в своем романе. Читатель особенно оценит описание быта зажиточной крестьянской семьи — это поможет разобраться в причинах поразительной устойчивости французской деревни, сохранившей на протяжении веков, вопреки социальным бурям и крутым переменам, стойкую привязанность к традициям и верность земле.
За полсотни льё от деревни Саси, описанной Ретифом, — кипящий Париж, с его двумя тысячами кафэ, где, уже не страшась Бастилии, на все лады обсуждают жгучие социальные вопросы и политические новости, где открыто поносят королеву. Древняя монархия трещит по швам, многовековая эпоха накануне краха. Тут же, в просторном помещении с земляным полом, очагом и распятием в углу, сидят в порядке старшинства дети и внуки, слуги, батраки, виноградари, служанки, при чем эти посажены так, чтобы каждое их движение было видно хозяйке — упаси бог перемигнуться с пастушком!.. На верхнем же конце, возле очага, восседает сам родоначальник, при котором нельзя ни обменяться словом, ни поднять глаза... У Седрика Саксонского, семьсот лет назад, гости и слуги чувствовали себя вольнее, чем у этого хозяина! Он — отец, глава семьи, владыка; жена и домочадцы — покорные и любящие рабы. Когда ему случается задержаться — никто не смеет сесть за стол и даже думать об ужине. Он говорит, обращаясь к жене: Ваш удел — нравиться и скрашивать прелестью ваших ласк тяжкие труды, которые берет на себя сильное существо, с которым вы соединены и слились воедино...
Титульный лист одного из первых французских изданий романа Ретифа де ла Бретона «Совращенный поселянин»
Пусть Мольер сто лет назад в «Школе жен» издевался над подобными речами — то было в «развращенном» городе, где служат Ваалу, тут же нравы золотого века и каждый вечер глава семьи читает и толкует Библию, наставляя жену: — Чтобы обеспечить счастливую семейную жизнь, прежде всего надлежит главе распоряжаться, а нежно любимой супруге — исполнять его волю по склонности и велению сердца; если бы речь шла о посторонней женщине, я назвал бы это послушанием.
Тем, кто следует подобным указаниям, не отступает от старых заветов, и, не рассуждая, послушен отцу, кюре и власти, обеспечены благополучие и счастье в рамках жизни «согласной природе»...
«Сельское хозяйство — наиболее достойное человека занятие, пахарь выполняет божье назначение на земле», — эти слова, высказываемые главой семьи, выражают мысль, составляющую стержень книги. Вслед за Руссо, Ретиф устами мудрого крестьянина повторяет, что «человек, родившийся в городе, не обладает столь устойчивыми добродетелями, как поселянин», и что «человек остается добродетельным до тех пор, пока пашет землю». «Не следует гнаться за богатством или суетными почестями, — говорит он, — потому что... среднее состояние, средний класс всего более любезны добродетельным королям».
Даже в этом романе-идиллии Ретиф вовсе не безоговорочно принимает старые порядки. Напротив: он приводит яркие примеры злоупотребления отцовской властью, заставляет читателя возмущаться тираническим воспитанием детей. Ретиф показывает, насколько бывает косной и отсталой община, враждебная новшествам, не без иронии говорит об обучении детей в приходской школе. Однако он тут же противоречит сам себе. Косность крестьян препятствует введению улучшенных методов обработки земли, от этого страдает их собственное благополучие, но ... общество держится на авторитете старших, он единственная защита против развращенности века и падения нравов! Отец разрушил счастье сына, жестоко высек его бичом, но ... сын остался зато в деревне, сделал в ней много добра, народил детей. Это все, уверяет Ретиф, стоит отказа от любви. Порка, де, всегда идет на пользу! Читатель должен сам разобраться в значении и справедливости описанных обычаев и порядков: Ретиф вырисовывает все так выпукло и полно, что оно само говорит за себя, иногда — наперекор авторским суждениям.