Дома произошла другая забавная сцена, любезный ментор. Госпожа Парангон и сестра удалились в свою комнату. Над нею помещается чулан, в котором, как мне было известно, есть окошечко; я ловко забрался туда. Первых их слов я не застал, но вот заговорила несравненная дама: — Нет, дочь моя, я никогда не забуду, что я замужем. Если муж мой ведет себя предосудительно, то это не значит, что и я могу себя вести подобным же образом. Я это отлично знаю. Но я желала твоему брату счастья, я могу содействовать ему и это — единственная дозволенная мне радость... Не знаю, что со мной, но я как-то встревожена... Мне бы хотелось, чтоб он осмелился меня любить, я уверена, что удержу его в надлежащих границах; сдержанная любовь не распутство; он еще отнюдь не испорчен (о, Годэ, какое тяжелое впечатление произвело на меня это слово!). Если бы он влюбился в меня, я отторгла бы его от Манон; она недостойна его, она может только его унизить, она хотела его обмануть; а затем, когда он повзрослеет, мне нетрудно будет привести его к намеченной мною цели. Я не могу надеяться, не могу даже помышлять о том, что он станет моим, и посему я предназначаю его моей сестре; я никогда всерьез не помышляла ни о Лоре, ни об Эдмэ, мне только хотелось, чтобы эти девушки отвлекали его от обольстительницы, покамест сестра моя еще ребенок. Вы знаете ее, ей десять лет. Внешность ее с годами будет все лучше и лучше. Я стану радоваться за Эдмона, и он тоже будет счастлив. Он станет мне братом; как брата, я могу непредосудительно любить его, мне уже не придется краснеть за свою склонность... Ах, Юрсюль, Юрсюль, если бы ты только знала, какая мука — ревность!.. Вот только что он взял меня за руку, поцеловал ее... Мне пришлось призвать на помощь весь свой разум, чтобы отнять ее, пришлось рассердиться, чтобы заглушить преступную радость... А потом, когда он говорил со мной, воображение помимо моей воли рисовало мне то блаженство, которое я испытывала бы, если бы могла ответить ему взаимностью... Но я говорю лишнее, я забываю, что от веяния предосудительной любви может поблекнуть чистота моего друга. — Мне бесконечно приятно слушать вас. — Я чересчур увлеклась, Юрсюль. — Нет, нет, ведь я люблю вас, люблю брата и вы тоже любите его.
В твоем сердце это похвальное чувство, а в моем... — И в вашем тоже. — Нет, дочь моя; еще шаг и оно станет преступным. — Вы этого шага никогда не сделаете. — Ах, кто может поручиться! Ищущий погибели — погибнет... Милая моя Юрсюль! — Любезный, достойнейший друг мой! Вы плачете! Позвольте мне утереть эти слезы. — Надо отвлечь Эдмона от пагубной страсти, она ужасает меня; да, пусть я лишусь покоя, но сделать это необходимо. — Если брат любит меня, он от нее откажется; я скажу, что требую этого во имя нашей дружбы. — Сохрани тебя бог, друг мой! Любовь можно преодолеть только любовью; никакими доводами, рассуждениями, даже дружбой тут не поможешь... они бессильны против этой страсти... Не могу описать тебе, что творится в моем сердце; когда я заметила, что твой брат льнет к девушке, которая тут гостила, я очень обрадовалась; я думала, она заслонит Манон; она не столь опасна, как Манон; она не столь коварна, не столь подла. Сейчас мне удалось кое-что у него выведать и я в восторге: он к ней равнодушен. Как понимать все это? — Это значит, что вам хочется, чтобы он любил только вас. (Обратив взор к небесам:) — Вот глас невинности!.. (Сестре:) Боюсь, что так оно и есть, дитя мое. Сколь я была бы несчастна, не будь возле меня такого друга, как ты! — Да, мое сердце принадлежит вам, принадлежит безраздельно! — Юрсюль! Бесценное дитя! — Достойнейший друг мой! — Значит, ты очень любишь меня? — Нет слов, чтобы высказать мою любовь! Позвольте обнять вас.