Вчера мне пришлось отложить письмо из-за весьма приятного события: к нам приехала младшая сестра госпожи Парангон. Три грации приняли ее очень ласково. Фаншетта — истинная жемчужинка. Представь себе черты лица такие же, как у ее сестры, такую же улыбку и вместе с тем живость, которую старшая утратила, по-видимому, уже навсегда. Все были довольны и веселы, и я решил, что настал самый подходящий момент для того, чтобы Манон навестила свою кузину. Я предупредил об этом последнюю. Сначала на всех лицах появилось удивление и тревога. — Откуда вам известно, что Манон собирается сюда? — спрашивали меня. — Разве вы ее наперсник? Она вас избрала своим глашатаем? Что ей здесь надо? — Я отвечал: — Сударыня, она нуждается в вашей снисходительности и дружбе; она заслуживает и того, и другого. Соблаговолите выслушать ее. Ей многое надо сказать вам. Позвольте ей навестить вас сегодня же, сейчас. — Изумление трех граций росло с каждым моим словом; молчание их я принял за согласие; я низко поклонился и побежал к Манон. По пути я объяснил ей, как держать себя. — Сейчас вы увидите, как я люблю вас, — ответила она.
Приезжаем. Госпожа Парангон и ее две приятельницы еще сидели на тех же самых местах, где я их оставил. Завидев кузину, Манон оставляет мою руку, робко подходит к ней; но, заметив, что во взгляде кузины мелькнуло суровое выражение, она, вместо того чтобы обнять ее, падает перед ней на колени и хватает ее руку, чтобы поцеловать. — Что такое? — воскликнула госпожа Парангон, — что вы хотите? Что вы делаете, мадемуазель? — Дорогая моя, великодушная, родная! — прервала ее Манон, — благополучие и покой может мне принести только прощение, которое я жду от вас. — Я вас прощаю, мадемуазель. Я уже все простила, уже давно. Встаньте, эта поза не к лицу такой красивой девушке. — Я могу принять здесь, кузина, только одну из двух поз. — Что вы хотите сказать? — Либо позвольте мне стоять перед вами на коленях, либо примите меня в свои объятия. Кузина, я боготворю вас, — видите, я плачу; это слезы скорби и раскаяния. Ах, позвольте мне напомнить вам чувства, которые вы некогда питали ко мне. Забудьте об ошибке, которая мне глубоко ненавистна; позвольте любить вас и вскоре я заслужу и вашу любовь. Покуда я не верну себе ваше уважение и дружбу — до тех пор буду считать себя недостойной мужниной любви, каковы бы ни были мое раскаяние и моя преданность ему. Я связана нерасторжимыми узами с человеком, которого люблю больше жизни, но даже в его объятиях я чувствую, что без вас не могу быть счастлива... — Вы замужем?! — Да, кузина, и вот мой супруг. — Эдмон! — Да, Эдмон! — О небо! — Теперь вы знаете мою тайну, судьба моя в ваших руках. — Я не злоупотреблю этим, мадемуазель... Да, не злоупотреблю, несмотря на... Эдмон! Что же мне теперь думать о вас? Да что я говорю!.. Вы женаты? Женаты? Да как же так...? — Я ответил, что, когда мои родители уехали, соответствующие документы были ими уже подписаны, что все уже было заготовлено, как того требует закон, и боязнь стать причиною смерти Манон побудила меня внять ее настойчивым просьбам. Я добавил, что, когда я возвратился сюда из родительского дома и вновь увидел Манон, вновь убедился в ее привязанности, в ее добронравии, то в сердце моем возгорелись чувства, вполне подобающие супругу. — Не могу прийти в себя от изумления, — сказала госпожа Парангон, — переводя взгляд с Манон на мою сестру. — В сущности он прав, дочь моя (обратилась она к последней); побуждение, заставившее его так действовать, похвально, и Манон теперь уже не преступница... (Не знаю, что именно она хотела этим сказать; но она сама себя перебила): — Юрсюль, поцелуйте свою сестру, — продолжала она. Это слово преисполнило нас живейшей радостью. Госпожа Парангон, казалось, была довольна этим. Я на руках поднес к ней жену, она не оттолкнула ее. Тут я выказал своей прелестной кузине (я впервые так назвал ее) столько уважения и преданности, столь горячую признательность, чтоона, улыбнувшись, промолвила, что очень довольна мною. О, что за превосходная женщина! Это голубка, неведающая злобы, это душа, созданная, чтобы любить и быть любимой; добродетель ее бесподобна! Будь все женщины таковы, на земле перевелся бы порок! Заметь, что она ничего не требует за прощение. Она сказала кузине: — Ну что ж, будь счастлива. Честная, законная любовь — единственный источник радости; иначе женщину ждет только обманчивая видимость, под которой таятся стыд, преступление и раскаяние; непрестанно памятуй об этом, кузина. Если моя дружба тебе на пользу, с радостью дарю ее тебе; люби мужа и тем самым заслужи ее; будь мне подругой, раз вы оба этого желаете. Я беру на себя вновь вызвать сюда родных Эдмона; вот эта милая девушка поможет мне, — не правда ли, любезная Юрсюль? — Разумеется, сударыня, — ответила та, — ведь теперь эта дама — моя сестра, а ваш друг. — И, обращаясь к моей жене, она добавила: — Не сомневаюсь, сестра, в ваших достоинствах и добродетелях, раз вы покорили моего брата.