ПИСЬМО L
Есть приятные новости, любезный Пьер; не сомневаюсь, что ты обрадуешься им не меньше, чем я. Вчера господин Луазо и мадемуазель Тьенетта сочетались браком, свадьба получилась блестящая сверх ожиданий; молодежь — юноши и девушки, — приглашенная женихом, прибыла из Ав*** третьего дня; его друзья встретились с нашими и получилось многочисленное общество. Сам понимаешь, моя жена и сестра заняли среди собравшихся не последнее место. Именно они мне доставили радость, переполняющую мое сердце. Юрсюль одержала победу, достойную ее во всех отношениях, ибо человек, которого она покорила, обладает и личными заслугами, и богатством. Это молодой советник президиаля{20}; пусть его чин тебя не пугает; сватовство ведется в высшей степени пристойно: с сестрой он еще не говорил, а открылся госпоже Парангон и от нее же я все и узнал; Юрсюль еще даже ничего не знает; ей скажут, когда дело будет решено окончательно: в этом отношении можно вполне положиться на осторожность добродетельной кузины моей жены, ведь это она поставила такие условия молодому воздыхателю и он их принял; с другой стороны, госпожа Канон, которой доверили секрет, обещала, что ни одного мужчины не подпустит к Юрсюли. Как видишь, любезный старшой, если это дело выгорит, так к великой пользе и для сестры, и для нас; если же оно сорвется, то Юрсюли не придется горевать и ничего зазорного для нее в этом не будет. Теперь ты сам можешь заключить сколь драгоценна для нас дружба госпожи Парангон. Я просто не находил слов, чтобы выразить ей свою признательность. Жена моя, охваченная тем же чувством, поцеловала у нее руку, сказав: — Чем больше я вас узнаю, кузина, тем меньше считаю себя достойной вашей дружбы, и тем она мне желаннее; я едва осмеливаюсь вас любить, это чувство слишком приближает меня к вам; но я благоговею перед вами, как перед божеством. — Я заметил, что при этих словах из глаз прекрасной кузины покатились слезинки; она отвернулась от меня, чтобы скрыть свое волнение, и стала ласкать мою жену; я понял, что у нее, наконец, возродились та нежная дружба и полное доверие, которые связывали их в первые годы их знакомства. Это один вопрос, теперь — другой.
Госпожа Парангон рассталась с нами и ушла к Юрсюли, которую привезла к нам госпожа Канон; меня увел господин Луазо — он меня разыскивал; покуда мы с ним беседовали, я заметил, что господин Парангон направился вслед за моей женой в сад; мной овладело острое чувство ревности и я пошел им вдогонку. Жена спешила к беседке из орешника, расположенной в самом глухом уголку сада; но кузена своего она не заметила; это не ускользнуло от моего внимания; я устремился по другой аллее и опередил жену, получив таким образом возможность спрятаться в листве. Манон вошла и села на скамейку; она обратила взор к небесам, а по щекам ее потекли слезы. Немного погодя они иссякли; цвет лица ее оживился и выражение его стало спокойным; она вынула из кармана шкатулку; я разглядел, что это мой подарок; она несколько раз поцеловала ее, глядя на миниатюру, которой там не было, когда я подарил ей шкатулку, и миниатюра оказалась ... моим портретом: Манон взирала на него с нежной истомой, которая была красноречивее самых страстных слов. Я был вне себя; я собирался войти в беседку и осыпать ее ответными ласками, чего не мог сделать портрет, как вдруг появился господин Парангон. При виде его Манон вскрикнула от удивления и ужаса.
— Не бойтесь, прекрасная кузина, — сказал неверный супруг достойнейшей из женщин, — я пришел только для того, чтобы излиться в жалобах. — Оставьте меня, прошу вас, — воскликнула Манон, — и избавьте меня от речей, которые будут мне противны. — Так вот ваша благодарность, Манон! — Ради бога, сударь, удалитесь. Если на беду кто-нибудь появится здесь, если мой муж узнает... — Вы боитесь моих упреков! — Это вам следует бояться моих упреков; вы недостойны такой жены, как ваша. — Прекрасная кузина выступает в роли защитницы моей жены? — Ваша холодная ирония, сударь... Да что говорить... Я ухожу, сударь... — Нет, вы меня выслушаете, по крайней мере. — Вы осмеливаетесь удерживать меня? — Да, осмеливаюсь. — О небо! Столь подлая дерзость вполне достойна вас! — Пусть — подлая дерзость, как вам будет угодно; но вы выслушаете меня и сопротивление ваше ни к чему не приведет. — Трепещи, несчастный! Не доводи меня до крайности; уходи или дай мне уйти... твое присутствие... унижает, оскорбляет меня, оно мне тягостно... О небо! Мука эта заслужена мною! Но какие же муки готовит твое правосудие, о боже, гнусным совратителям! — Дайте этой горечи излиться! — Это невыносимо!.. О, если бы господь направил сюда моего супруга!.. Несчастный, ты воспользовался моей неопытностью, злоупотребил моей юностью, моей чувствительностью... — Нет, вашей склонностью к наслаждениям, красавица моя, вашим темпераментом, если вообще можно говорить о том, будто я чем-то злоупотребил. — Ты хочешь оскорбить меня? Нет, если человек от природы чувствителен — это не значит, что он преступник; но внимать тебе, не любя, было преступлением и оно заслуживает страшной кары; преступлением было осквернять вкупе с тобою любовь, принося ее в жертву необузданной похоти. Да, я чувствительна, но... Жестокий, ты внушил бы мне отвращение к самим наслаждениям и мне стали бы ненавистны все радости, на которых зиждется счастье, если бы... — Успокойтесь, прекрасная кузина; я последовал за вами сюда не для того, чтобы вызвать ваш гнев. Я понимаю, жажда наслаждений (с вашей стороны) придавала мне в ваших глазах известную прелесть; когда желания ваши были удовлетворены, я представился вам в ином свете. Но если вы согласитесь... — Послушайте, сударь, уже одно согласие выслушивать ваши гнусные предложения будет с моей стороны преступлением; ваше присутствие здесь, повторяю, для меня мученье. Извольте положить ему конец.