Вы свободны, Эдмон; все наши былые планы, сначала казавшиеся осуществимыми, потом оставленные, теперь стали чем-то большим, чем приятные бредни. Вы мне кузен; я всю жизнь довольствовалась бы этим, если бы не надеялась со временем назвать Вас еще более нежным именем. Вам надо стать мне братом, рассчитывайте на это и ведите соответствующий образ жизни. Фаншетта хороша собою; я предвижу, что нрав у нее будет очень нежный; мы с Вашей сестрой уже теперь всячески стараемся сблизить Вас и мы в этом безусловно преуспеем. Властвовать над собою — задача нелегкая, Эдмон; иному легче было бы управлять целым государством, чем сдерживать свои чувства... Брат мой (ибо мы верим, что Вы им станете), когда придет время, я открою Вам свое сердце. Вы жалуетесь, Эдмон? Значит, Ваши страдания еще не совсем поглотили Вас?
Ваша прелестная сестрица, кажется мне, счастлива. Столичный воздух действует на нее благотворно; если бы Вы видели ее, то пришли бы в восторг. Когда мы вместе выезжаем, я замечаю, что все взоры обращены на нее, зато она ни на кого не смотрит. Блаженная безмятежность! Я всячески буду стараться, чтобы так продолжалось как можно дольше.
Вчера меня посетил советник; по его словам, его привели сюда дела, а по-моему — одна лишь Юрсюль. Он видел ее, но так, что она его не заметила. Что и говорить, он влюблен как никогда; на мужчин гораздо больше впечатления производят наши прелести, чем добродетели. Он хотел тут же написать Вашим родителям и покончить с этим вопросом вопреки воле его дяди, который давно уже подобрал для него невесту и собирается завещать ему свое крупное состояние. Я удержала советника. К чему спешить? Его пылкая страсть может внезапно угаснуть, а женщина будет страдать. Я готовлю своей подруге иную участь: я хочу, чтобы весь мой опыт, мои несчастья и горести послужили к упрочению ее счастья. Она никогда не станет женой человека, которому пришлось бы пожертвовать ей часть своего состояния, это влечет за собой слишком тяжкие последствия.
Я получила весточку от нашего друга, госпожи Луазо, она много говорит о Вас, мне это приятно, ибо доказывает, что она любит Вас. Скажите ей, что я весьма рада счастливому повороту в ее судьбе и что я ей напишу, как только выкрою спокойную минуту, а в подтверждение своих слов можете показать ей это письмо; от милого друга тайн не бывает. А пишу я сначала к Вам потому, что Вы страдаете; второе письмо будет к ней. Мне очень по душе ее рассудительный супруг; да не удивит Вас это прилагательное; человек всегда рассудителен, если умеет так сохранять хладнокровие, как господин Луазо. С человеком такого склада женщина рискует куда меньше, чем с таким, как Вы, Эдм'он; я даже осмелюсь сказать, что с ним она будет счастливее. И тем не менее, если бы мне пришлось выбирать... я выбрала бы не наиболее надежного. Со временем я, быть может, открою причину этого, но не вздумайте возгордиться: причина эта, пожалуй, не делает чести ни Вам, ни мне...
О боже! Госпожа Канон негодует. Я слышу, как она говорит: «Что это она так расписалась? Если она пишет к мужу, то с него хватит и одного слова, достаточно сказать ему, что он скотина; если она пишет к кому-то другому, так это весьма дурно».
Ничего, ничего, любезная тетушка! Боже мой, неужели мы все к старости станем такими, как она? Прощайте, кузен.
Любезный мой Рассудительный! Это письмо доставляет мне куда больше удовольствия, чем все развлечения, которыми собирается порадовать меня Годэ.
ПИСЬМО LXIV
Приезжай, любезный братец, мы с нетерпением ждем тебя; приезжай поцеловать племянника! Мать чувствует себя хорошо и целует тебя от всего сердца; я безмерно счастлив, а она и подавно. Вот что значит природа! Родив сына, Мари-Жанна ни на что, кроме него, не обращает внимания. Даже я, которого она еще вчера горячо любила, теперь — ничто; на меня взирают безразлично и, кажется, весь свет, все живые существа должны быть внимательны только к ее сыну; вскрикнет он — она содрогается, спит — она им любуется, проснется — она целует его, а посмотрит на нее — она отвечает ему улыбкой, да еще какой!.. Это надо видеть собственными глазами. О любезный младенец, с самого появления на свет ты — обладатель бесценного дара — сердца матери, сердца безупречно чистого, куда никогда не закрадывался порок! Когда я пишу эти строки, любезный Эдмон, мне кажется будто я парю где-то в небесах. Приезжай, братец, приезжай поскорее; приедешь — поговорим. Дело в том, что твои ужины с монахами мне не по душе, и если я упоминаю о них в такие дни, значит уж очень они меня тревожат. Перед отъездом сообщи нашу радостную весть Юрсюли, чтобы все родные одновременно разделили нашу радость. Жду тебя, чтобы обнять нежно, как никогда.