«Вы — ребенок; приходится прощать Вам такие вещи, какие не прошли бы для Вас безнаказанно, будь Вы настоящим мужчиной. К чему эта обида, к чему внезапное бегство, к чему старание избегать меня третьего дня вечером? Излечитесь от таких слабостей — Вам ли жаловаться? Скажите на милость, прекрасный сударь, чем я Вам обязана? Думаю, ничем! А Вы? Вы должны, сударь, быть мне признательны; благодарность — это самое малое, что я вправе требовать от Вас за свою благосклонность... Посудите же, сколь Вы несправедливы! За то, что я отношусь к Вам так хорошо, за то, что я поступила с Вами, как поступают только с горячо любимым, — я лишаюсь, как видно, свободы и, став покорной рабыней того, кого я завоевала, должна ради него отказаться от всего света, быть ко всем несправедливой, а расточительной только для него. Спрашиваю еще раз: какие у Вас права? Только те, сударь, что я дарую Вам по своей доброте; иных у Вас нет. Вид у Вас столь предприимчивый, что я почла Вас более взрослым, чем Вы есть на самом деле... Я намерена выполнить пожелание нашего друга и кое-что добавить к Вашему воспитанию. Третьего дня Вы на меня рассердились — вот Вам мое оправдание. Молодой человек, который вошел в залу вслед за мной и так Вас раздосадовал, бывал у моей доброй матушки еще задолго до Вас. Он не лишен изящества, хорош собою, приехал он накануне и на другой день должен был уехать в деревню, где постоянно живет; мы знакомы с того времени, как он здесь служил чиновником; в беседе, которую мы с ним вели перед Вашим приходом, мы вспоминали те дни; он нарисовал предо мною картину деревенской жизни, столь грустную и трогательную, что вызвал у меня сострадание. Затем он дал мне понять, что я могу загладить все его прошлые огорчения и сообщить ему силы переносить грядущие, если буду добра к нему и если у него останется приятное воспоминание о кратких часах, проведенных в городе. Его слова показались мне вполне разумными и я просто из учтивости... Ведь бедному юноше предстояло на другой день уехать... Так вот, станьте на мое место, — разве Вы не поступили бы точно так же? Вот все мое преступление. В другой раз постарайтесь быть справедливее. Ведь я-то ничего тут не выиграла. Эдмон, он ни в каких отношениях не стоит Вас. До вечера, прекрасный злюка; я готова заключить мир, но при условии, что ты попросишь у меня прощения».
Записка эта, папаша, должного эффекта не произвела: я ее получил, только что расставшись с Эдмэ. Эдмэ превосходит Мадлон; она, если хотите, не так податлива; но с этим маленьким изъяном я свыкнусь. Вчера я написал о ней брату и окончательно решусь после того, как получу совет от него, от тебя и от одной особы, которую я чту.